Первым, кого он увидел в театре, был Воленс-ноленс.

– Ты куда, Влад, исчезал? Мы уже к тебе домой хотели идти. Тут у нас такое творится...

– А что?

– Говорят, тебя Митрофаныч в Ленины прочит.

– Кто такое мог сказать?

– Да Порфирьевич тут протрепался. Митрофаныч теперь на него не смотрит. Так это правда? Я ведь давно говорил, что у тебя внешность подходящая. А ты, - мне бы Лису Алису, Лису Алису сыграть. Ты согласился? Соглашайся! Такой шанс, он один из тысячи выпадает! Представляешь, что о тебе Рецензент напишет? Правда, одно плохо. Заберут тебя от нас в столицу. Чего Ленину в провинции делать? Ему на московских подмостках место.

Владик непроизвольно огрызнулся.

– Или в Мавзолее свою роль играть...

Воленс-ноленс вздрогнул от такой гнусной антисоветской ереси.

– Ты куда сейчас, е Митрофанычу? Давай, давай! Он тебе мозги промоет...

Митрофаныч был в кабинете один.

– Заждался я тебя, Владлен Константиныч. Заждался. Заходи, садись. У меня как раз и чаек горячий. Мне заварку друг из Индии привез. Отменный чаек! Пей! Рассказывай, чего надумал.

– Я эти дни, Леопольд Митрофанович, страдал, как блин на сковородке во время жарки. Всяко думал.

Отхлебнул чая и взволновано продолжил.

– Спасибо Вам за доверие к моим скромным способностям. Но переоценили Вы меня. Я, конечно, понимаю, что это аванс. Его отдавать нужно. Не хочу я ни Вас, ни коллектив подводить, но не чувствую в себе такой силы, чтоб Ильича сыграть. Не чувствую. Вы ведь и сами говорили, что эта роль для великих. А кто я? Герой эпизода без диплома. Да и Погодин, осмелюсь доложить, мне не нравится. Политика там сплошная, а я человек не политический. Мое амплуа - комедия. Вы же это не хуже меня знаете. Посему и вынужден сказать, что отказываюсь. Не скажу, что не жалею. Понимаю, что делаю. Допускаю, что поступок мой опрометчив. Решение это далось мне ох как нелегко! Но выхода другого не вижу. Прошу прощения!

Леопольд Митрофанович слушал Владика молча. Только движущиеся желваки выдавали все нарастающие и еле сдерживаемые чувства досады и гнева. На его глазах рушилась уже почти возведенная им лестница, по которой он и его коллектив вознеслись бы на вершину метода социалистического реализма и глубокого уважения со стороны Горкома КПСС, Краевого Управления культуры и касинского зрителя. Он был уверен, даже можно сказать, твердо уверен, что на постановку "Человека с ружьем" не решится ни один Главный Режиссер ни одного периферийного, а уж тем более районного масштаба драматического театра во всем Союзе. Пока Владик Козьмичев терзался в муках выбора, из его глаз не уходила картина о том, как он, за руку с Ильичем выходит кланяться восхищенным касинцам. Такого покушения на свою мечту он простить не мог.

– Вы, Владлен Константинович, человек честный. Так и мне позвольте быть таковым. Вы охраняете свое творческое "Я", не замечая того, затаптываете при этом мою мечту и искреннее желание моего коллектива достойно встретить Ленинский юбилей. Коллектив Вам этого не простит! Вы забыли, как я, пренебрегая Вашей ужасной характеристикой из незаконченного Вами училища, решил принять Вас в свою труппу. Но Вы и у нас не избавились от привычки писать дурно пахнущие стишки и в мой адрес, и в адреса многих коллег. Кстати, не Вам в пример, честно исполняющих свой святой долг перед зрителями. Раз так, то в Вас я больше не нуждаюсь. У нас незаменимых людей нет!

Внешне, во время этого длинного и по всему прощального монолога, Владик выглядел совершенно невозмутимым. Хотя в душе его бушевали такие страсти, что еще бы минута, и он бы просто опрокинул стол на его самодовольного хозяина. А потом молча вытащил заготовленное еще дома заявление об увольнении, положил его перед Чудилиным, подождал, пока тот подпишет, и вышел из кабинета.

На другой день, под ропот возмущенного коллектива получил расчет. Банкета по случаю его прощания с театром не было. Перед тем, как уехать, добился от Леночки твердого обещания не только ответить на его первое же письмо, но и приехать к нему, где бы он ни оказался.

Через какое-то время по театру прошел слух, что Козьмичев живет где-то на Дальнем Востоке и работает простым матросом на рыболовном траулере. Что Леночка-таки вышла за него замуж. Источником слуха была театральная костюмерша, подруга Леночки. Именно она и познакомила ее со случайно залетевшей далеко в Сибирь московской звездой.

Глава 2

К океану

После разговора с Чудилиным Владик стоял на театральном крыльце, дышал свежим предвесенним воздухом. Произошедшее еще не просто жило в нем, но так билось в сердце, что впервые в жизни он почувствовал потребность отдышаться.

Тяжелая старинная дверь закрывалась так тягуче и неохотно, словно оставляла ему возмож-ность вернуться в кабинет главрежа и сказать, что он передумал, что понимает всю значимость задумки главного режиссера и готов положить все свои творческие силы на освоение и раскрытие роли Ленина, а его, Владика, поступок - это следствие молодости и легкости характера... И еще много чего он мог бы сказать этим двум облаченным доверием партии и годящимся ему в отцы руководителям. Мог бы...

Если бы он не был человеком с богатым воображением. Ему так явственно представилась эта картина, что он вздрогнул. Вздрогнул и рассмеялся. Рассмеялся от того, что воочию увидел лица Леопольда Митрофановича и Георгия Порфирьевича, на которых мера изумления таким поворотом событий была куда сильнее изумления Городничего и его верноподданных чиновников от известия о приезде столичного ревизора.