Я похвалил Оливию и записал адрес этого Максони в записную книжку. Мои поиски Карло Копини пока не увенчались успехом.

Максони жил на улице Карлотти в доме № 12, на четвертом этаже. С помощью карты города мы нашли эту улицу, а потом и оказались на ней. На узкой и замусоренной до предела. Было очевидно, что Максони начинал свою карьеру, если это только был тот, кого мы искали, мягко говоря, в скромных условиях. Даже сто лет назад этот район был районом, где жили одни только нищие.

Я открыл дверь дома № 12 и мы сразу же ощутили резкий запах лука, сыра и постного масла.

Одна из дверей в коридор открылась и заплывшее жиром женское лицо оливкового цвета показалось в проеме.

— Простите, мадам, — начал я почтительно, — мы иностранцы, которые впервые приехали в Вечный Город, чтобы найти квартиру, в которой некогда жил один наш покойный родственник, когда был осчастливлен возможностью дышать воздухом Солнечной Италии.

У нее отвисла челюсть, затем широкая любезная улыбка расплылась у нее на лице.

— Добрый день, сеньор и сеньора, — выпалила она и поинтересовалась, чем она может помочь столь любезным гостям Италии.

Я назвал ей номер комнаты, где около десяти лет назад жил Максони и она, пыхтя и переваливаясь с ноги на ногу, пошла показывать нам дорогу. На лестнице было столько мусора и пылу, что я готов был поклясться, что записи Максони вполне могли сохраниться здесь. Когда мы остановились у двери № 12, хозяйка сказала:

— Сейчас здесь проживает жилец, но сейчас он на работе.

— Так, может быть, мы подождем его, — начал я, но квартирная хозяйка перебила меня, пренебрежительно махнув рукой. Она пустилась в рассуждения о неблагодарности жильцов, но я прервал ее излияния, вытащив из кармана банкноту в сто лир.

Она впустила нас в комнату: — Вот!

Мы увидели убогую и грязную каморку с кроватью, застеленной грязным одеялом, с разбитым зеркалом, сломанным стулом, столом и батареей пустых винных бутылок на окне и полу.

— Мы хотели бы войти и побыть здесь некоторое время, чтобы пообщаться с духом нашего умершего предка, — сказал я.

Брови мадам поползли вверх:

— Но ведь в комнате живут!

— Мы не будем ничего трогать, только посмотрим. Неужели вы не понимаете наши чувства? — всхлипнула Оливия.

— Ну хорошо, хорошо, — мадам выжидающе посмотрела на меня. Я вытащил деньги — сто лир и мадам просияла:

— Я понимаю, сеньор, вы и ваша сестра, вы хотите побыть наедине с духом вашего родственника. Еще сто лир и вы можете общаться с каким хотите духом.

Я молча протянул деньги и она, взяв их, молча пошла прочь.

Мы молчали и хозяйка, дойдя до лестницы обернулась:

— Мне бы не хотелось вас торопить, но постарайтесь окончить ваши общения, скажем, через два часа. Мой жилец может прийти на обед домой и, думаю, ему не очень понравится, когда увидит в своей комнате чужих людей.

Полчаса спустя, после безуспешных поисков Оливия, устало опустившись на колченогий табурет, произнесла:

— С самого начала мне было ясно, что это бесполезно. Давай уйдем отсюда.

— Мы обыскали все вероятные места, — кивнул я, стряхивая пыль с рук, — но ведь могут быть еще и тайники.

— Это пустая трата времени, Брайан. Этот человек был простым бедным студентом, а не конспиратором. Зачем ему было устраивать в своей комнате какие-то тайники?

— Не знаю… А, может быть, есть такие мелочи, которые он мог просто уронить, потерять… допустим, лист бумаги вполне мог застрять в углу ящика стола, например.

— Где? Мы перерыли все ящики и… — она вдруг остановилась на полуслове.

Мы одновременно посмотрели на огражденный радиатор под окном. Отодвинув батарею бутылок и груду окурков, и, открепив болтающиеся на двух ржавых болтах ограждение радиатора, мы увидели использованные билеты, бечевки, шпильки для волос, окурки и какие-то листочки бумаги.

Оливия, став на колени, выгребла смятые меню какого-то ресторанчика, обрывок пожелтевшего листка с цифрами, конверт с маркой, адресованный некоему Марио Пинотти, две открытки с видами на города и листок, совершенно чистый с обеих сторон.

— Это была хорошая идея, — пожал я плечами, — но очень жаль, что и она не дала нам нужных результатов. Ты была права, Оливия, идем отсюда.

— Брайан! Посмотри, — Оливия стояла у окна, разглядывая чистый листок бумаги на свету. — Чернила выцвели, но кое-что можно еще разобрать.

Я подошел и взял бумагу из ее рук.

Да, едва заметные знаки были различимы. Я с великим трудом смог разобрать следующее:

«Институт Галилея. Среда. 7 июня…»

Г-ммм. Это интересно, — отмстил я. — Какой же это год?