Даже у тех моих спутников, которые не были простужены, болела и кружилась голова, многих бросало в жар и озноб. По счастью, те оборотни, которые имели природу птиц, чувствовали себя заметно лучше прочих. Что же до выросшего в горах Ллоса, то он вообще почти не страдал от этой болезни. Мальчик вызвался разведать подходящую дорогу вниз. Он вернулся только к вечеру, но нашёл-таки кружную тропу, хотя местами она была так узка, что два всадника не могли на ней разминуться. Купцов кое-как привязали к мулам. Один охранник вёл мула под уздцы, другой шёл сзади, следя, чтобы больной не свалился. Ллос показывал дорогу. Ночью я сменил его, поскольку нам нельзя было останавливаться, а с рассветом он снова пошёл впереди. Продвигаться приходилось осторожно, поскольку тропа часто была очень крута. Однако где-то за сутки мы уже заметно спустились вниз, и перевал, похожий на спину белого изенийского верблюда, возвышался за нашей спиной. Пройденный нами путь пролегал как раз между двумя горбами, а дальше вился по ущельям. Я чувствовал, что стало легче дышать, хотя воздух оставался сухим и холодным. Мы нашли подходящий привал и отвязали больных, которым было уже несколько лучше, несмотря на все тяготы перенесённого пути. Ллос вернулся за нашими спутниками и через два дня мы воссоединились с ними. Их спуск тоже оказался сравнительно благополучен, хотя один из мулов сорвался в пропасть вместе с мешками, а другой пал. Мы могли считать, что дёшево отделались, поскольку перевал Мортон нередко забирал человеческие жизни. Кое-где по сторонам дороги мы видели там замёрзшие, но так и не истлевшие трупы животных и даже людей. У их спутников не нашлось сил не только на достойное погребение, но хотя бы на то, чтобы завалить их камнями.

Вскоре мы снова вышли на караванный путь, от которого отклонились из-за камнепада. Здесь было гораздо теплее, но и в этих местах росла лишь реденькая, полусухая трава. Повсюду, куда достигал глаз, простирались горы, куда менее приветливые, чем в Павии, но величественные и чудесные, особенно на рассвете и на закате, когда солнце освещало лишь вершины, остальное же оставалось в тени. Тогда становилось видно, как они многоцветны, словно какой-то великан громоздил один слой на другой. Мы сильно задержались, а лето в этом году выдалось жарким даже здесь, и я опасался, что разливы рек преградят нам дорогу. Однако первая из них, Риса, когда караван приблизился к ней, всё ещё бежала по своему руслу мелким ручейком. Мы перешли её вброд, поёживаясь от ледяной воды. Сложным для нас и особенно для мулов оказались лишь спуск и подъём, поскольку ущелье, где она протекала, было глубоким, а его стены - почти отвесными.

Но почти всё ущелье следующей реки, Совды, оказалось затопленным бурлящей водой, и она продолжала прибывать. Пройдя вниз по течению, мы нашли место, где другой берег был совсем близко, и рядом с ним росло несколько высоких лиственниц. Как я уже говорил, с нами шло немало благородных, имевших вторую природу птиц. Встретившись с общей для всех опасностью, они сумели отбросить обычную скрытность, перебрались в ином облике на другой берег и довольно быстро наладили переправу. Наскоро слаженный мост был крепок и прочен, и люди и мулы ступали по нему без страха, хотя на расстоянии локтя под ними кипел стремительный поток, несущий обломанные сучья и большие дернины смытой травы. Перейдя реку, мы устроили привал, но очень скоро нам пришлось подняться выше, потому что вода подобралась и сюда. Весь наш мост был затоплен, и одно из брёвен успело унести течением, а прочие уже сильно перекосило. Подойдя к нему, я увидел, что к берегу прибило большую корявую ветку, за которую зацепилась чья-то походная сумка. По все вероятности, её владелец пытался перейти реку вброд, когда она ещё не так разлилась. Потом унесённая потоком добыча Совды вместе с веткой запуталась в прибрежных зарослях, а сейчас её, наконец, притащило сюда. Наклонившись, я выудил её из воды и пошёл вверх по течению, гадая, утонул этот человек или ещё жив. Очень скоро мои сомнения разрешились, поскольку я нашёл следы маленького костерка, над которым бедняга пытался обогреться. Хорошо, что он не утопил хотя бы кресало.

Путешествующий по этим местам в одиночку был, бесспорно, безумцем, однако безумцем удачливым, если он всё-таки сюда добрался. Но теперь, когда он потерял все свои припасы, удача ему, похоже, изменила. Охотник из йортунов, конечно, смог бы здесь прокормиться. Но йортун сложил бы 'длинный костёр'. Два бревна в нём кладут рядом друг с другом, а третье на них, так что он горит всю ночь и позволяет даже в дождь кое-как выспаться. Подходящий для 'длинного костра' сушняк здесь был, но этот бедолога ушёл, едва просушив одежду на воткнутых рядом с огнём рогульках. Поразмыслив над этим, я, пододя к привалу, попросил Ллоса поискать, не видно ли кого примерно в сутках пути отсюда, и предложить страннику присоединиться к каравану.

Назавтра мы, наконец, встретились с тем, кто так раздразнил моё любопытство. Это был тощий урготский монах в донельзя обтрёпанной одежде, пытавшийся, однако, сохранять достоинство, приличествующее тому, кто несёт свет своей веры в иные земли. Он отправился в дорогу сразу же, как только между Уроготом и Павией был заключён мир, и потому был большим его поборником. Я заметил ему, что пускаться в подобный путь без спутников не вполне разумно.

– Сир, у меня был мул, но несчастный пал на перевале. И я не хочу оказаться повинным в чьей-то гибели. А меня защитит Творец.

– Однако на последней переправе вы чуть не утонули и лишились всех припасов, сир.

– Но Творец послал мне вас.

Я не знал, что на это ответить, поскольку помнил, как Владычица помогла мне, избитому и обессиленному, встретиться со странствующими актёрами.

Наш новый попутчик был, конечно, чудаковат, но скромен в потребностях и необременителен для прочих, а также довольно много прочёл - во всяком случае, на родном урготском языке. За неимением поблизости йортунов он пытался обратить в истинную веру меня. Надо сказать, невозмутимый настоятель Колен давно уже оставил подобные старания. Как-то раз мы засиделись у костра, и Ханке спросил меня:

– Сир Шади, вы ведь, надеюсь, не из тех, кто лучше Творца знает, как следовало бы устроить этот мир?

– О нет, как я могу судить его творение, не зная ни замысла, ни материала. Впрочем, одно меня всегда смущало...

– Что именно?

– Моя мать умерла при родах, сир Ханке.

Он посмотрел на меня с сочувствием, но не решился ничего сказать. Я продолжал:

– Такое нередко случается с женщинами. Ещё чаще они надрываются до полусмерти, пытаясь выкормить ребёнка и дать ему воспитание, подобающее его сословию. Вырастить человека непросто, сир, а между тем тот, кто был этому обучен, может убить его легко и быстро. Случайное бедствие может оборвать жизнь мгновенно, болезнь - за несколько дней. Я не могу спросить, почему всё так устроено, и сам тоже не знаю ответа.

– Но будь всё иначе, земля не прокормила бы столько людей.

– Едва ли. Если земля распределена разумно, и у крестьян достаточно скота, чтобы её удобрить, она прокормит многих. Лишние могут уйти в город, и я надеюсь, что для них там будет всё больше занятий. Кроме того, есть способы не рожать слишком часто, их знают и заботливые супруги, и женщины для утех.

– Вам ведь нередко приходилось думать о смерти, сир Шади? Неужели вас не тревожит то, что случится после вашей кончины?

Я был изумлён: