Настой вьюнка охотников позволяет долго не спать. Всю эту ночь я бодрствовал, выслеживая того, кто захочет подобраться к двери в одиночку. Таких не было, зато здесь побывали три компании, занимавшиеся выпивкой, игрой в кости и жеванием южного ореха. Первыми появились мои спутники. Они успели привязаться к монаху, и Слей предложил всем молча выпить в память о нём. За этот порыв я мог простить товарищам даже то, что они, как и все последующие, отходили отлить в кусты под моей дверью. Охранники первого павийского каравана ушли отсюда уже глубокой ночью. Им оказалось довольно приятельства Ханке со мной, чтобы чернить его в самых гнусных выражениях, даже ничего не зная о погибшем. И самым скверным было понимать, что среди поносивших убитого скорее всего находился его убийца. Меня терзали злые и мрачные мысли о том, что монах, уповая на Творца, преодолел безмерно тяжёлый и опасный путь - и всё это было напрасно.

Эркин поднялся рано. Я сразу же прошёл к нему, и мы отправились на мою половину, взяв длинный медный крюк, стоявший рядом с очагом. Встав в стороне от двери, я зацепил крюком её ручку и резко рванул на себя. Мимо нас просвистела стрела, войдя глубоко в бревно на противоположной стене. Большая, с ладонь, щепка, упала на пол. Стрела была из самострела, который настораживают на тропе крупного зверя, короткая и толстая. Пошарив в кустах, мы нашли и сам самострел, поставленный кем-то этой ночью. Бесполезно было спрашивать, откуда взялось это оружие. Их продавали охотникам во множестве, склады же не охранялись. Йортуны не воровали, а купцы на торгах быстро признали бы свой товар.

– Теперь понятно, что убить хотели меня, - сказал я Эркину.
– И, похоже, эта вражда пришла за мной из Павии. Свои счёты у меня могут быть и с изенийцами, но их человек тоже предпочёл бы устроить засаду по дороге. К несчастью, мне не удалось выследить того, кто насторожил самострел. Возможно, если я выпью ещё кружку настоя охотников, я придумаю, что нам теперь делать.

За завтраком собрались все домашние Эркина, и это выражение его доверия тронуло меня. Напротив меня за столом сидели его малолетние дочь и сын. Потомки йортунов почти никогда не разлучаются надолго с родителями, но при этом они пользуются большой свободой и очень рано начинают действовать на свой страх и риск. Я видел, как семи-восьмилетние дети одни выходят на озеро, чтобы рыбачить с лодки, как оленные йортуны того же возраста могут сами заарканить и поймать взрослую олениху-матку. Саргылана и Бодалур выросли в народе рыбаков и охотников и были наблюдательны и сметливы, а торги всецело владели их вниманием. Я попросил разрешения поговорить с ними.

Эркин для переговоров с купцами оделся так, словно был рождён по ту сторону Хаймура, и походил то ли на павийца, то ли на урготца. Но его дети мало отличались от прочих йортунов. Я пока не слишком разбирался в здешней одежде, и мальчик с девочкой казались мне очень похожими друг на друга. Оба были в кожаных штанах, расшитых куртках, у обоих в длинные чёрные волосы были заплетены цветные ленточки, а за поясом висел охотничий кинжал. Саргылана была побойчей, Бодалур порассудительней, но и у брата, и у сестры горели глаза, когда они рассказывали про караванщиков, их странную одежду, характер и обычаи, а также про те развлечения, которыми занимали себя собравшиеся в ожидании торгов. Я одобрительно поддакивал им и слушал довольно долго, пока, наконец, не набрёл на след. Бодалур сказал:

– А ещё за день до того, как вы приехали, у нас боролись на руках силачи. Отец пообещал победителю связку серебряных монеток, поэтому захотели побороться не только наши, но и пришлые из-за гор. А победил и вовсе изенийский купец, вот. Руки у него очень толстые.

Мальчик показал - какие. По размеру это больше всего походило на бычью ляжку.

Сестра пренебрежительно возразила:

– Вот если бы бороться стал тот тощий, со шрамом на подбородке, он бы двоих таких купцов одолел. Я всё ждала, не выйдет ли он, но он только пил брагу и посмеивался.

Я спросил:

– А почему ты решила, что он такой уж сильный?

– Я видела! У его купца погибли в дороге двое слуг, и он хотел, чтобы охранники тоже помогали разгружать товар. Тот, который со шрамом, долго с ним ругался. А когда остался один, со злости стал брать по три мешка сразу и нести и быстро всё перекидал. Я пыталась потом хотя бы сдвинуть с места один такой мешок и не смогла.

Переводивший её слова отец глянул на Саргылану с тревогой:

– Он не заметил, что ты за ним следила?

– Ты же брал меня на охоту, и знаешь, что я умею быть незаметной.

– А как зовут этого силача?
– вмешался я.

Саргылана смутилась. У неё как раз менялись два передних зуба, и павийские имена казались ей непроизносимыми.

– Я понял, о ком она говорит.
– вмешался Эркин.
– Этого охранника зовут Бальтц. Я покажу его вам.

Судя по разговорам, Бальтц был в той компании, которая выпивала рядом с моей дверью.

Я поблагодарил детей и попросил у Эркина разрешения вручить им подарки. Для каждого у меня были припасены по три рыболовных крючка и блесна, вызвавшие бурный восторг. Я решил кое-что проверить и сходил ещё за цветными ленточками, позволив и брату, и сестре выбрать себе несколько штук. Как я и ожидал, оба захотели украсить себя цветами их нитей жизни. Теперь я понимал, почему про страну за горами говорили, что скрытое у нас очевидно там.

Мы с Эркином строго запретили детям следить за Бальтцем или говорить кому-нибудь о случившемся разговоре. Я задумался. Проще всего было бы вынудить Бальтца открыться, сойдясь с ним один на один. Но госпоже моей исполнилось сейчас лишь три дня от момента рождения, и я был слаб.

– Я должен обратиться к вам с огромной просьбой, - сказал я Эркину.
– Я даже мог бы назвать её нескромной, но без этого убийцу нам не поймать.

– Вы - мой гость.

– Вы - потомок древнего рода, у вас могли остаться старинные драгоценности вашей семьи.