Перед каждым из наших купцов уже лежала куча шкурок, и они придирчиво оглаживали мех и проверяли, цела ли мездра. Торговцы хорошо знали своё дело, и мне достаточно было не мешать им. Поэтому я решил съездить в поселение на Длинных озёрах, где жил народ Эркина. Сейчас там оставался за главного его старший сын, Нуолан, который тоже неплохо владел павийским.

До поселения Балыктах было меньше суток дороги, и я мог позволить себе погостить там дня три-четыре. Заодно я мог бы без помех собрать там растения, которые хороши для лечения разных недугов, но не растут у нас в Павии. На торгах я уже купил всё, что было мне нужно. Озеро и впрямь оказалось длинным - если противоположный его берег я различал, то слева и справа по направлению взгляда была лишь вода. На мелководье я с изумлением заметил куликов - едва ли не тех же самых, которые останавливались весной для отдыха у нас на Лактруит. Я не знаю, над горами они пролетели сюда или через пустыню, однако в любом случае это было поистине удивительно.

Моего появления здесь не ждали, но, похоже, были ему искренне рады. Здесь вообще радуются гостям. Поселения в стране йортунов расположены далеко друг от друга, и любой путник - единственная возможность узнать новости. Меня тут же посадили за низенький стол, и после ужина я ещё долго раздумывал, что вкуснее - варёная оленина или свежая печёная рыба. В дороге мы успели отвыкнуть от обильной и сытной еды.

Нуолан переводил для соплеменников мой рассказ, и они старались не удивляться слишком бурно, чтобы это не было принято за недоверие. Одного вечера мне не хватило, и меня слушали и на следующий. Особенно всех поразило возвышение Миро, поскольку Ктиссу многие помнили, а также история Ханке, преодолевшего путь через горы в одиночку.

Один из дней, проведённый мной в Балыктахе, выдался солнечным и жарким. Вода рядом с берегом прогрелась, и я даже рискнул искупаться в озере. Я выстирал старую смену одежды и сидел на бревне, ожидая, пока она высохнет. Справа от меня рыбаки на лодках уже закинули на глубоководье сеть и растянули её. Две огромные чёрные собаки ухватились за сеть зубами с обоих концов и, плывя, потащили её к берегу. Я уже знал, что сегодняшний улов скорее всего пойдёт в засолку или сразу на стол. Весной и осенью йортуны вялят рыбу без соли, поскольку на холоду она не портится. Тогда её достаточно размочить, чтобы она стала как свежая. А поскольку здешняя рыба очень вкусна, благородные побогаче готовы отдать за неё большие деньги и в Павии, и в Изене.

Рядом со мной на мелководье плескались йортунские ребятишки лет трёх-четырёх. На песке разлеглась чёрная лохматая сука той же рыбацкой породы. Всем своим видом она изображала, как сегодня невыносимо жарко, и как лень ей что-то делать. Однако когда один из мальчишек забрёл, по её мнению, слишком глубоко, она быстро вошла в воду и преградила ему путь. Тот захныкал, но скоро утешился и поплыл, держась за её хвост. Наплававшись, он присоединился к товарищам, а собака вернулась на берег и застыла в прежней позе.

'Молодец', - сказал я, не утерпев. Сука встряхнулась так, что брызги полетели шагов на пятнадцать, неторопливо подошла ко мне и положила на колени огромную голову. В уставившихся на меня тёмных глазах не было ни капли подобострастия. В них читалось только: 'Ну, почеши же мне за ухом. И мне, и тебе будет хорошо'. Я погладил её, слушая глубокий вздох.

Один из рыбаков подошёл к нам и крикнул: 'Сайна! Не докучай гостю!'. Собака чуть приподняла брови и поглядела на него с немым укором: 'Ты что, не видишь? Мы тут отлично проводим время'. Вышколена она была куда хуже наших охотничьих, но я полагаю, что в этом и не было большой нужды.

Я мог попросить у здешних йортунов щенка, и знал, что эта порода достаточно вынослива, чтобы пережить дорогу через горы. Но в столицу я собирался вернуться только поздней осенью, и поэтому с грустью отказался от мысли завести собаку. Мег должна была родить примерно луну спустя, и я всё равно не успевал к этому сроку. Хорошо, что я оставил ей достаточно денег и присоветовал опытную повитуху.

Вторая и третья луна лета, первая луна осени, 505 год от обряда Единения

За треть луны мы распродали почти все товары и решили отдать оставшееся Эркину и возвращаться в Павию. То, что мы выменяли на торгах, надо было уже до конца осени выгодно сбыть за Хаймуром. Другой павийский караван пока оставался здесь, и я был рад, что мы отправляемся первыми, и нам не придётся идти вместе с ними. В Уделе Ворона их удерживал от открытой вражды запрет и память о том, как был казнён нарушивший его.

Обратная дорога оказалась для меня и моих товарищей заметно проще. Реки уже вернулись в своё русло. Вяленая оленина хорошо подкрепляла силы, и оставшиеся спутники переносили высоту легче, хотя мне и пришлось несколько раз заваривать им и себе вьюнок охотников. Молодые охранники и слуги в такие дни не могли удержаться от долгих разговоров о девушках, вдовах и потаскушках, но о них уже и так нередко вспоминали. Даже отъевшиеся на густой траве мулы заметно повеселели, поскольку везти на себе тюки со шкурами и сушёной рыбой было всё же легче, чем тащить железо. Лишь один из них остался на поживу птицам в глубокой пропасти рядом с селением Торп.

В первую нашу ночёвку на павийской стороне Хаймура я увидел во сне отца. Он, как всегда, торопился по каким-то делам. На пороге он повернулся ко мне и сказал:

– А знаешь, Шади, я ведь догадывался, что нянька водит тебя к своей сестре.

– И ты не запретил нам? Не отругал?

Отец усмехнулся:

– Мальчику из благородной семьи, конечно, не место в доме простолюдинов. Но когда я был ребёнком, козлята меня тоже ужасно забавляли. У тебя в детстве и так было не слишком много радостей.