— Не говори потом, что я тебя не предупреждал!

— Дело в том, дружище, что у тебя всего одна нога, поэтому ты вдвое глупее меня.

Одноногий сердится.

— Я тебя просил, — кричит он, — не шутить насчет моей ноги, неужели не ясно? Можешь шутить по поводу отца и матери, а ногу не трогай.

— Извини, Одноногий, — кротко говорит Лезвие, — я знаю, что ты не любишь такие шутки.

Их окликает Рахамут:

— Что расшумелись? Вы не на рыбном рынке!

Они умолкают. Лезвие прощается с Одноногим, и Одноногий говорит:

— До скорого, приятель. Слова только не забудь. И еще скажу тебе — не ввязывайся в сомнительные дела!

Лезвие выходит из лавки портного и опять думает о том, что легко можно провернуть крупное дело. Он один справится, обойдется и без оружия…

Подумать только, Одноногий обозвал его «новичком»! Все, что требуется, — это беспечный вид, невинное лицо, точно ты ангел, и, если тебя о чем-то спросят, надо только удивленно вскинуть брови, всплеснуть руками и воскликнуть: «Господи, кто? Я?»

Он доходит до Квинз-парка и видит старуху, торгующую апельсинами. Старуху, видно, сморила жара: подперев подбородок рукой, она низко опустила голову. Прохожих на улице мало. Лезвие в мгновение ока оценивает ситуацию.

Сейчас он сопрет апельсины с прилавка, просто чтобы доказать, что может это сделать и ничего ему не будет. Пройдет мимо, даже не глядя на прилавок, незаметно схватит апельсин и сунет в карман.

Жаль, что Одноногого здесь нет, — посмотрел бы, как это просто делается.

Но едва он опускает апельсин в карман, как старуха вскакивает с места и вопит что есть мочи:

— Вор! Вор! Держите его! Он украл у меня апельсин! Помогите! Не дайте ему удрать!

И от ее воплей клещи на сердце снова сжимаются; забыв обо всем на свете, Лезвие мчится во весь дух через пустырь.

Он оглядывается и видит; трое мужчин гонятся за ним. Лезвие уже не чувствует под собой ног, он словно прирос к месту. Только клещи щелкают, и он, задыхаясь, бормочет:

— О боже, боже!

Гнетущая полуденная жара обрушилась на покрытую поблекшей травой площадь Вудфорд — место сборищ портоф-спейнских безработных-интеллектуалов. Там и сям на просторной потрескавшейся мостовой теснились разномаст ные группки оборванных мужчин и женщин, меланхоликов и болтунов. Сколько групп, столько и тем для разговоров, сколько людей — столько мнений. О чем здесь только не говорили! Одни увлеченно спорили о внешней политике, другие скрупулезно анализировали речь адвоката, защищавшего убийцу; третьи гадали, что еще предпримет правительство в ответ на забастовку портовых грузчиков.

В центре площади виднелась небольшая статуя из металла, окруженная широким каменным бассейном, в который никогда не наливали воду. Вокруг бассейна стояло шесть деревянных скамей, темно-коричневая краска с них почти вся облупилась, обнажив желтую смолистую древесину.

На одной из скамей сидели трое мужчин. Того, что был в середине, звали Лео. Высокий, дородный, в грязном парусиновом костюме. Костюм, судя по тому, что из слишком коротких штанин и рукавов торчали голые руки и ноги, принадлежал некогда другому владельцу, ростом пониже и станом тоньше. Справа от Лео сидел Эрик. Худющий, изможденный, одна черная кожа да кости, в серых глазах — хитроватый блеск.

Завершал триумвират коротышка Сэм. У этого невзрачного человечка своего мнения не было, и он поддакивал своим приятелям — то одному, то другому.

— Слыхали, ребята, правительство набирает грузчиков, — заговорил Эрик вкрадчивым хрипловатым голосом.

Лео выпустил густое облако дыма, мизинцем правой руки стряхнул с сигареты пепел, потом загасил ее о чугунный подлокотник скамейки и спрятал еще теплый окурок за ухо.

Он ничего не сказал; молчал и Сэм, опустив голову. Его короткие толстые пальцы перебирали пуговицы на рубашке.

— Эй, в чем дело? — проворчал Эрик, уязвленный непонятным молчанием собеседников. — Вам что, не интересно? Правительство предлагает работу, а вы тут сидите и корчите из себя неизвестно кого!

Лео задели его слова. Повернувшись к Эрику лицом, он заговорил громко и гневно, с достоинством:

— У нас, у черных, нет никакого единства. Стрелять надо тех, кто на эту работу согласится! Когда белые что-то затевают, они держатся плечом к плечу. А у нас каждый тянет в свою сторону. Единства у нас нет, вот в чем беда! — выпалил он, отвернулся и вытер небритое лицо рукавом пиджака.