— А вы не разоряйтесь зря, товарищи! Супротив народа не попрешь! Сходите с поста!

— Правов не имеем... Присяга! — смущенно возразили караульные.

— Да ведь, чудак, присяга-то теперь по боку! Сменяйтесь!

Караульные помялись, подумали, вздохнули и ушли.

Пустовавшую военную гауптвахту заняли тоже без всяких затруднений. Не удалось войти в тюрьму. Тюремная администрация и караульная команда забаррикадировались изнутри и наотрез отказались впустить дружинников и уйти из тюрьмы. Уголовные, узнав об этом, подняли бунт, выкинули из окон красные флаги, для которых послужили чьи-то рубахи и платки. Тюрьма забушевала и что там происходило, никто толком не знал.

В других местах удалось устроиться с большей или меньшей легкостью, и нигде дело не доходило до серьезных столкновений. Типографии были заняты под веселые и приветственные крики рабочих.

— Давно бы так! — с некоторым даже укором сказали наборщики и печатники типографии «Восточных Вестей». — Ждем, ждем такого случая, думали, что ничего не выйдет!

— А вот и вышло!..

В типографию прибежал взволнованный Пал Палыч. За ним плелся лохматый секретарь.

— Братцы, товарищи! — обратился редактор к дружинникам. — Только, пожалуйста, без разрушения и не мешайте нам работать!..

— Разрушать нам не резон, — с усмешкой, оглядывая Пал Палыча, ответил дружинник, руководивший захватом типографии. — Типография хорошая, будем, наверное, «Знамя» тут печатать...

— То есть, как?! — обжегся Пал Палыч. — Одновременно с «Восточными Вестями»? Знаете, вряд ли это будет удобно.

— А если неудобно будет, так вашу газетку отставим! — насмешливо поблескивая черными глазами, успокоил редактора дружинник.

Пал Палыч оглянулся, нахмурился, перевел дух, словно ему перехватили горло, и ничего больше не сказав, убежал из типографии.

— Гляди, прыть какая взялась у редактора нашего! — засмеялись рабочие «Восточных Вестей».

Позже Пал Палыч разыскал совет рабочих депутатов, нашел кого-то из людей, кто, по его мнению, мог ответить ему вполне определенно и без обиняков, и спросил:

— Что ж, выходит, что мою газету, которая столько лет высоко несла знамя борьбы за народоправство, теперь решили задавить? То есть, по-просту насильственно удушить?!

Ответ он получил успокоительный: если газета и ее сотрудники не станут делать и писать глупостей, то ее никто не тронет.

Чиновники правительственных мест между тем метались по городу и не знали, что же им делать. Двери губернаторского дома были крепко закрыты, на окнах, слегка запушенных изморозью, опущены плотные шторы, дом как бы замер, насторожился и чего-то выжидал. На телеграфе и на телефонной станции во множестве дежурили рабочие и бастовавшие солдаты.

Над зданием железнодорожного собрания, где снова, как в октябре, стало шумно и многолюдно, дерзко взвился красный флаг.

Одновременно с расширенным, увеличенным в размере «Знаменем», вышли «Известия» совета рабочих и солдатских депутатов.

— Что же это, господи? — приглядываясь со злобой и испугом ко всему, поражался Суконников-старший. Его визит к архимандриту Евфимию не дал ему успокоения. Евфимий вздыхал, закатывал набожно глаза вверх и твердил, что все в воле и в руце божьей, что, конечно, если высшее начальство не опоздает, и во-время прибудет подмога, то всю крамолу можно в два счета уничтожить и что надо надеяться на бога. Хотя...

— Хотя, — многозначительно добавил архимандрит, — и самим плошать не следует. Надо бы всем верующим сплотиться да...

Он не докончил, что надо сделать, но Суконников и без слов понял. Получив пастырское благословение, он вернулся домой, куда скоро явился Созонтов, а вслед за ним Трапезников, чиновник казенной палаты. Оба они были встревожены и немного пришиблены. Созонтов еще храбрился и старался сохранять вид человека, который знает что-то важное и решающее. Но Суконников, поглядев на него из-под редких желтых бровей, нерадостно буркнул:

— Выходит, одолевают! Совсем на голову садятся!?

— Ни в коем разе, Петр Никифорович! — забегал глазами Созонтов. — Временное обстоятельство и ничего более!..

— Не видать, будто, что временное... — не сдавался Суконников.

— Я полагаю, что скоро переживем мы этот момент, — осторожно вставил Трапезников. — Вот и в центрах идут вспышки. Но наступит успокоение и расплата.

— И расплата! — подхватил Созонтов и широко взмахнул рукою, словно хлестнул кнутом по воздуху.

Томительное молчание, в котором все трое пребывали после этого несколько минут, было нарушено шумным появлением Васильева. Учитель гимназии вошел в комнату с непривычной развязностью и независимостью.