Шрифт:
Глава одиннадцатая
«Как быстро человек привыкает к хорошему!»
Лиза сидела возле своего старенького дешевенького телефона, как собачонка на привязи — и даже не могла рисовать. В голову лезла всякая банальщина. На душе было муторно. Он не звонил. Не звонил с тех самых пор, как уехал на съемки.
Ноутбук сломался совсем — отказывался включаться — и только смотрел на мир черным-черный, почти как Лизино настроение, экраном.
Прошла неделя. Потом вторая — она как раз уезжала из Питера. Теперь же она вернулась. И сидела у телефона. Ждала. Чего? Непонятно… Наверное, чуда.
Только сейчас она поняла, как ей дороги разговоры с ним. Легкие, нежные, светлые. Такие чудесные, что она, словно в одеяло, заворачивалась в воспоминания о его голосе, о его взгляде. Снова и снова представляла его улыбку. Иногда позволяла себе нарисовать его… Она думала, что и ему дорого это общение… Он не звонил.
За окном тихо плакал дождик. Из-за туч, обложивших небо время от времени неожиданно показывалась удивленное солнце, смотрело пристально на землю, вспоминало, что уже осень… И исчезало.
— Этого и следовало ожидать! — решительно сказала она сама себе. — Это-то как раз и нормально.
Лиза только что вернулась с кладбища. Отец упокоился, наконец, рядом с мамой. Она уезжала, чтобы организовать его перезахоронение. То, что он лежал в земле где-то очень далеко… Это было не правильно.
И поэтому, как только появились деньги — Лиза сделала то, что должна была. Это наполняло ее сердце умиротворением. А то, что Роберт не звонит… В конце концов жизнь отучила ее верить в сказки. А любовь… Любовь — это тоже сказка. Сказка, возможная лишь среди равных.
Лиза вздохнула — и уселась перебирать старую коробку. Там были ее сокровища. Мамина кокетливая сумочка с письмами для папы. Отец был на службе, а мама оставалась в Ленинграде с крошечной Лизой. Рост дочери в полгода, вес. Надо же, даже окружность плеча… Вложенные в письма фотографии. Какие они с мамой тут потешные…
В отдельных конвертах семейные фотографии. По годам. Это папа уже порядок наводил, когда они переезжали в коммуналку. Их квартиру пришлось продать, когда заболела мама. Они с отцом не могли смириться ни с диагнозом, ни с прогнозами — и верили в то, что маму можно спасти…
Лиза тяжело вздохнула — и постаралась сосредоточится на ее сокровищах в коробке и радостных воспоминаниях, с ними савязанных…
Еще тут были сложены смешные открытки — Лиза всегда их любила и одно время коллекционировала. А вот мамин любимый календарь с репродукциями — умилительные домики, увитые плющом, свет в окошечках, дети в оборочках… Сочные цвета. Красота. Какую очередь Лиза когда-то отстояла в Доме Книги, чтобы купить маме именно этот календарь… Было много лизиных наброски, разложенные по папкам, несколько стихов. Занятно. Она вчитывалась в слова, написанные аккуратным детским подчерком — и не могла поверить, что их писала она.
Принцесса выберет того, Кто будет на коне! Но ослик — тоже ничего, — Бубенчик в колпаке… Кто путь ее озолотит — За тем она пойдет! Но… золото листвы осенней — Тоже подойдет. Принцесса выберет того, Кто по листве осенней На ослике ей принесет Один тюльпан весеннийКогда это было? Неужели она сама это писала?.. Да! Ей надо было подарить маме что-то на День рождения. Точно. Маме. И Лизе было… Лет четырнадцать, должно быть. Какой была ее жизнь… Краски, кисточки, мольберты. Пленэры — все-таки как глупо и напыщенно звучит это слово…
Папа тогда подарил маме ведро тюльпанов. Именно ведро — у папы было свое понимание романтики. Мама так хохотала… А потом вытерла глаза — она часто плакала от умиления. Как мама любила тюльпаны! «Это — сама нежность!» — говаривала она.
А Лиза тогда смастерила самодельную открытку и написала туда сказочное стихотворение. Фон она расписала разноцветными голландскими тюльпанами — теми, у которых были острые края лепестков. Лиза стала их любить больше всех остальных цветов, когда мамы не стало, как и надежды в то, что новый день будет лучше предыдущего…
Так. Надо взять себя в руки начать рисовать. Нельзя терять шанс, который дала ей жизнь в лице Терезы Тур.
Лиза еще покопалась в коробке и потянулась уже за крышкой, чтобы ее закрыть, как вдруг обнаружила возле картонной стенки деньги. Пятьсот современных рублей. Их здесь быть попросту не могло… Но они были. И она могла сама — да, сама — позвонить Роберту.
Дальше она бежала. Пять лестничных пролетов. Двор. Хруст розоватой гранитной крошки под ногами. Яркая детская площадка. Помойка рядом с ней… Пешеходный переход, еще один двор, обсаженный кустами поникшей сирени, с нелепо торчащими ветками. Терминал для оплаты. Ряд цифр.