Молчаливый полет
вернуться

Тарловский Марк Ариевич
Шрифт:

1925

От Елены [8]

От Елены до Алены, От казачки сердобольной, Уходил совсем влюбленный, Но и сильно недовольный. На змеиную головку Голова ее похожа, Вызывающе-неловко Светит лаковая кожа; С вежливостью бесполезной, С мягкостью, почти излишней, Мне она рукой прелестной Подает родные вишни… Ах, Елена, ах, Алена, Я же знал, куда я лезу, Я же знал, что раскаленный Ходит шомпол по обрезу; Я же знал, что, словно вору, Мне напомнит про икону Твой супруг по уговору, Мой соперник по закону; Я же знал, что в чинном споре Не шепну тебе украдкой О моей сердечной хвори, Выразительной и краткой! Оттого такой влюбленный Я смотрел, как перед хатой Продирался через клены Месяц лысый и рогатый…

8

От Елены. Машинопись с правкой — 40.18.

11 июня 1927

Еще раз [9]

До пяти часов утра, Под разбитые шарманки, Развевается чадра И танцуют басурманки. Звонкий бубен, черный глаз… — Вам, горячим. Вам, брызгучим, «Еще много, много раз», Как поется, не прискучим… Не проездом ли гостят Жены смуглого султана И под вывеской «Багдад» Тешат публику шантана?.. То не ада ль маскарад, Не русалочий ли омут, Что горят, да не сгорят, Что плывут, да не потонут?.. Если правду вам сказать, — Нами с уличной толкучки Взяты на ночь поплясать Три цыганочки-трясучки… Жег ведь Блока черный глаз! Льнула к Пушкину зараза! «Еще много, много раз» — До решающего раза…

9

Еще раз. Машинопись с правкой — 41.18. Жег ведь Блока черный глаз!/ Льнула к Пушкину зараза!.. — упоминания о цыганах, цыганках, цыганском хоре в произведениях Пушкина и Блока встречаются неоднократно.

Март 1928

Новогодняя полночь

Как любимая женщина, поднят бокал, Беспокойная муть новогоднего пая… Погодите, друзья! В набегающий вал Погляди, невозвратный, в былом утопая! Ты же не был никем, умирающий друг, Ты же прихоть и бред календарной таблицы — Дикари в пиджаках, мы столпились вокруг, Мы сожрали тебя, капитан бледнолицый! Благородный потомок бесчисленных дат! Мы ломаем твой катер, от старости ветхий, — Смертной склянкой на скатерти чарки гудят И, как мертвые чайки, ложатся салфетки… Кто он будет, преемник неведомый твой? Океаном вина, как луна, молчаливым, Он плывет из прихожей — на праздничный вой, На двенадцатый бой с неизбежным приливом…

1928

Этот путь (хроника) [10]

На юге, на юге, В Одессе блатной Остались подруги Забытые мной; Остались туманы, Мальчишеский бред И сон безымянный Невиданных лет… В неслыханном детстве Рассеялся рев Поборов и бедствий, И пьяных боев. Забыл я бульвары, И парки, и порт; Забыл шаровары Петлюровских орд; Но помню величье Призыва «бежим!» И в бычьем обличьи Последний нажим — Он мчался галопом, Из моря в века, Пересыпским жлобом На шее быка; Я помню неплохо, Как жег он огнем, И надпись «Эпоха» Горела на нем… Хрипела простуда, И плакал вокзал, И голос оттуда Мне путь указал. Я ехал из дому И бредил Москвой, Где путь молодому Окупят с лихвой; Три ночи сквозь ветер, Таясь, как дикарь, Я нюхал, как сеттер, Махновскую гарь; Усталый донельзя, На полке своей Я думал о рельсе, Что мчится под ней; Вагоны летели На север, во мрак, — Мне снились метели И чудился враг; Со степу родного Слетались орлы, Под красной обновой Ходили хохлы; Клещами испуга Хватал переляк, И белая вьюга Свистела в кулак — И снежной собакой (Как сука — вола), Слепой забиякой Дорогу рвала… Но чаша испита И нечего ждать — Дорога забыта! В Москве — благодать! Работа. Раздолье. Советский Нью-Йорк. В Кремле — Капитолий, И Форум — восторг!.. Но сделано дело, Смыкается круг — Москва надоела, И тянет на юг… Со степу родного Кивают хохлы, Над красной обновой Летают орлы. Мы в перья одеты И в розовый пух — О, родина, где ты? Какая из двух? С низовий на север, И с верху на юг — Протянут конвейер Взаимных услуг; Я спутник послушный Двух разных планет — Я северо-южный, И родины нет… — Женись на южанке, Женись поскорей — Сажай ее в санки Столицы своей; Держи на ухабах, Сжимая в руках, Акации запах Ловя на снегах; И, мчась по морозу, Любовно лелей, Как милую розу С родимых полей!

10

Этот путь. Комсомольская правда. 1927, 15 мая. Машинопись с правкой — 40.1–3 (стр. 2–4), 22 (стр. 1), под загл. «Мой путь».

1927

ПОГОДА

Шторм [11]

Эта комната со шторой, Взмытой в утренний прибой, — Точно шхуна, над которой Поднят парус голубой. Если вымпел — знак отплытий, То и штора над окном — Символ ветреных событий В прытком плаваньи дневном. Как моряк холстиной гордой Тянет жребий кораблю, — Я рукой, со сна нетвердой, Шнур запутанный креплю, И под шорох доброй шторы, В буднях крыш и голубей, Открываются просторы Полных штормами зыбей…

11

Штора. Красная новь. 1927. № 12. автограф — 40.45, с посвящением Варваре Вольтман. Машинопись — 40.46. Варвара Васильевна Вольтман-Спасская (1901–1966) — поэтесса.

16 августа 1927

Розы

Краса туберкулезных роз В дому обманчива, петушья, — Они увянут от удушья В дыму печей и папирос… Хрусталь, не мучь: на стол пролей Остатки капель недопитых — У каждой розы в легком выдох, У каждой — шепоты скорбей. И кашель высохших стеблей, В последней судороге свитых…

1926

Весенние журавли [12]

В журавлином клину Мне нельзя улететь — Сердце бьется в плену О костлявую клеть; И, едва заскрипят Журавли над двором, — Я от шеи до пят Обрастаю пером. О, сердечный напев! Успокойся, усни, Замолчи, ослабев От весенней возни! Не унять кутерьмы, — И кровавый комок Белогрудой тюрьмы Отмыкает замок. Воля бьет напролом, Воля любит нажим; Сердце машет крылом — И одним, и другим, И, нежданно-летуч, Окровавленный мяч Серокрылых из туч Вызывает на матч. Но спортсменскую знать В перелете на приз Он не в силах догнать — Он срывается вниз…

12

Весенние журавли. Автограф — 39.65, под загл. «Журавли».

27 мая 1926

Ночная гроза

Как типографию ночную Люблю грозу безлунной мглы — Там гром ворочает вручную Ротационные валы; И молния, свинец пролив там, С машинным грохотом, и без, Печатает арабским шрифтом На черном бархате небес…

1925