Молчаливый полет
вернуться

Тарловский Марк Ариевич
Шрифт:

Октябрь 1922

Москва [31]

Столица-идолопоклонница, Кликуша и ворожея, — Моя мечта, моя бессонница И первая любовь моя! Почти с другого полушария Мне подмигнули, егоза, Твои ворованные, карие Замоскворецкие глаза — И о тебе, о деревенщине, На девятнадцатом году Я размечтался, как о женщине, Считая деньги на ходу; А на двадцатом, нерастраченный, Влюбленный по уши жених, Я обручился с азиатчиной Проездов кольчатых твоих, Где дремлет, ничего не делая, Трамваями обойдена, Великолепная, замшелая, Китайгородская стена, И с каждым годом всё блаженнее, Всё сказочнее с каждым днем Девическое средостение Между Лубянкой и Кремлем… Я знал: пройдет очарование, И свадебный прогоркнет мед — Любовь, готовая заранее, Меня по-новому займет, И я забуду злое марево, Столицы сонной житие, Для ярких губ, для взора карего Живой наместницы ее.

31

Москва. Бумеранг. С. 23–25; варианты

После строфы VI

Но срок настал — и ты разгадана, Женоподобная Москва: На месте пороха и ладана Дымятся уголь и дрова; Истлела ярая усобица, И жертвенник богов зачах. И старый мир покорно топится В хозяйственных твоих печах.

После строфы VIII

Пойми ж, Москва, что не напрасно я Сменил звездой твой древний щит И не напрасно имя Красная Над вечной площадью звучит!

Машинопись с правкой — 43.39.

Май 1928

Тоскуя [32]

Тоскуя по розовым далям, В дорожном весеннем хмелю, Я дни коротаю за Далем И ночи за Гоголем длю. Как нежны, и сладки, и кратки Призывные звуки дорог! — Я слышу в словарном порядке Расхристанной песни упрек, Я вижу — не ведает чуда И стынет распятая речь, И мертвенны звуки, покуда Мертва Запорожская Сечь. Но только в украинской думке За Бульбу вскипит булава, Как лезут из Далевой сумки Покорные зову слова — На кресле, безвылазно строгом, Дрожит алфавитная цепь, И Гоголь по вольным дорогам Ведет заповитную степь.

32

Тоскуя. Бумеранг. С. 21–22, под загл. «Словарь и песня»; варианты. С. 4: «над Гоголем» вместо «за гоголем»; после строфы V:

И мир уже больше не тесен И льются, как воды, за плес, Слова днепростроевских песен, Подслушанных в реве колес!

Машинопись 1 — 40.29. Машинопись 2 — 40.30; вариант — после строфы V: как в «Бумеранге», с пометой: «приписка 1931 г.». Запорожская Сечь — военное укрепление за Днепровскими порогами, военный и административный центр запорожского казачества в XVI–XVIII вв.

1 июля 1927

Два вала [33]

Упорная всходит луна, Свершая обряд молчаливый. Подъемля и руша приливы, Над морем проходит она. Давно ли ты стала такой, Пророчица глухонемая? Давно ли молчишь, отнимая У моря и сердца покой? Две силы над нею бегут, Подобные вздыбленным гривам: Одну называют приливом, Другую никак не зовут. В то время, как первая бьёт О скалы, не в силах залить их, Вторая, в мечтах и наитьях, Бессонное сердце скребёт. Навеки пленённый луной, Бескрылый, в усердии пьяном, За нею по всем океанам Волочится вал водяной. Но там, где кончается он, Споткнувшись о гравий прибрежный, Другой нарастает прилежно И плещет в квадраты окон; И, в нём захлебнувшись на миг, Под знаком планеты двурогой, Томятся бессонной тревогой И зверь, и дитя, и старик… Два вала вздымает луна, И оба по-разному явны, Но правит обоими равно, Естественно правит она.

33

Два вала. Недра. 1930. Кн. 19 — Бумеранг. С. 29–30. Автограф — 42.5.

6 апреля 1929

Атлас [34]

К богине верст мой дух присватался, И вот поют мои стихи Географического атласа Необычайные штрихи. Покуда ношею Атлантовой На шее виснет небосвод, Клубки маршрутные разматывай Над картами земель и вод; Перед чернилами и прессами, С огнем Колумбовым в груди, Непредусмотренными рейсами По книге сказочной броди; Иль, как Орфей, дельфина вымани, Чтобы избавил от сирен, Когда над линиями синими Рука испытывает крен, Когда, как мачты, перья колются, Скользя дорогой расписной По льдам, пылающим у полюса Первопечатной белизной! Перед Коперниковым глобусом Теперь я понял, почему На нем средневековым способом Чертили парус и корму. — Гудя векам прибойным отзывом, На романтических путях, Мне снова машет флагом розовым Богиня чаек и бродяг!

34

Атлас. Иль, как Орфей, дельфина вымани, / Чтобы избавил от сирен… — след увлечения автора астрономией: созвездие Лиры (один из углов осенне-летнего треугольника) традиционно связывают с несколькими мифами — об Арионе, Гермесе, Орфее и т. п.; созвездие Дельфина также помещается внутри осенне-летнего треугольника. Дельфин в Древней Греции был культовым животным, с ним связано несколько звездных мифов. Впрочем, в мифологии дельфин считался спасителем Ариона, а не Орфея. Перед Коперниковым глобусом… — т. е. перед небесной сферой, сконструированной сообразно гелиоцентрической системе мира Николая Коперника. Чертили парус и корму… — до XVIII в. в южном полушарии звездного неба существовало созвездие Корабль Арго (лат. Argo Navis), одно из 48 в атласе Птолемея; в середине XVIII в. французский астроном Никола Луи де Лакайль (1713–1762) разделили его на созвездия Киль, Корма и Паруса.

1926

Горы [35]

Мы недолго будем хорониться В домовинах, в рытвинах равнин — Мы дорвемся до тебя, граница, Горняя, как утро именин! Мы, как дети, что от скудных линий Переходят к сложным чертежам, От равнины движемся к долине, К мудрости, нагроможденной там. И хвала двухмерному пространству, Приучившему своих детей К постепенности и постоянству В изучении его путей! Раньше — гладь! Везде один порядок. Плоскость — раньше. Крутизна потом. Грудь не сразу из-под снежных складок Вырастает снеговым хребтом. Знает ширь степного окоема, Даже морю мерила края — С высотою только незнакома Молодость бескрайняя моя. — Снится ей, как небо льдами сжато, Как снега сползаются туда, Рвутся вниз лавины-медвежата И ревут от боли и стыда… Снизу страшно, и клубится, плача, Школьница-мечта. Но погоди: Будет, будет решена задача! Горы — наши! Горы — впереди!

35

Горы. Земля и фабрика: Альманах. 1928. [Кн.] 3. — Бумеранг. С. 31–32. Черновой автограф — 41.34.

28 сентября 1928

Экскурсия [36]

Плачь, муза, плачь!..

Пушкин

Из-за некошеных камышей — Горы, похожие на мышей. Тьма поговорок и тьма примет — Нанят до гор осел «Магомет»… Если гора не идет к нему, Надо вскарабкаться самому. Ссорится с ветром экскурсовод («Столько-то метров, такой-то год…»); Зернами фирна — черные льды (Жирные горы! Алла верды!); Глетчерных семечек блеск и лузг. Стеблем подсолнечным вьется спуск. Дробью охотничьей гром заглох. Эхо катает в горах горох. Грозные тучи несутся вскачь (Лермонтов падает…Муза, плачь!..), Мышьим горохом об стену гор Эхо кидает глухой укор.

36

Экскурсия. Бумеранг. С. 35–36. Эпиграф — последняя строка ст-ния «Андрей Шенье» (1825). Фирн — зернистый лед, образующийся при перекристаллизации снега. Алла верды! (тюрк.) — Бог дал!

1928

Ахштарское ущелье [37]

Речь уклончивая вершин, Ложь извилин над хитрым кряжем И змеиные шипы шин Под бензиновым экипажем… Десять метров — и поворот, Четверть метра — и мы с откоса! — Но суворовское «вперед!» Поторапливает колеса. Гнется взорванная стена На отчаянных и упрямых, И тревога затаена В этих выбоинах и шрамах; И ущелье, сомкнув края, Угрожает смертью мышиной, И несется шоссе-змея За спасающейся машиной… Стоп! и бьется, как у зверка, Сердце загнанное в моторе. — Снизу злая, как рок, река, Сверху тоже «memento mori» [38] , А засевший здесь идиот (Или демон с простой открытки) Снисходительно продает Прохладительные напитки…

37

Ахштарское ущелье. Бумеранг. С. 37–38; вариант — ст. 7: «буденовское» вм. «суворовское». Ахштарское ущелье (прав. Ахштырское, также Дзыхринское) — часть Ахштырского горного хребта, прорезанного временного течением речи Мзыма, в Адлерском районе Сочи.

38

«помни о смерти» (лат.).

1928

Кавказ [39]

Жеманных «ах!» и грубых «ух!» С собой набрал турист-пролаза — И, как несложных потаскух, Использовал в горах Кавказа. На белых гранях этих гор, Тщеславной следуя привычке, Он вырезал, как пошлый вор, Свои беспошлинные клички. — Нахальный контрабандный ряд Дешевых чужеродных ссадин… И эти ссадины твердят О пошляках, прошедших за день! Когда курортники уснут В публичном доме междометий, Кавказ меняет медь мину На золото тысячелетий: В ущелья демонской реки Краями медленной лопаты Уже другие пошляки Вонзают имена и даты. — И нравов не переменить Надрезами и письменами — Упорная проходит нить Между бессмертными и нами; Экскурсионные бюро Противодействуют нахалам, Но Лермонтовское перо Прогуливается по скалам.

39

Кавказ. Машинопись — 43.40. Вошло в книгу «В созвездии Дельфина», но в наборном экземпляре вычеркнуто, как и часть сопроводительного текста: «[Если такие туристы, как Пушкин и Лермонтов, увековечивали на скалах Кавказа свои огненные имена, то они к этому имели серьезные основания. Это — во-первых. Во-вторых, они это делали не альпенштоками, а гусиными перьями, и скалы эти, хотя и назывались кавказскими, но были не на Кавказе, а в книгах.] Нашим [же] туристам лучше было бы заняться чем-нибудь более соответствующим их возможностям и отвечающим требованиям эпохи» (62.116).