— Уничтожение модели им ничего не даст, — возразил Бежан, — затянется только время, необходимое для монтажа нового экземпляра, передвинется срок испытаний. Иное дело, если бы они уничтожили чертежи.

— Необходимо обязательно проверить, как хранятся эти бумаги. Может быть, расчет как раз на то, что все будут заняты поисками тех, кто совершил взрыв, и выпустят из поля зрения сохранность чертежей.

— Может быть, дело вообще не касалось действующей модели? Погибло два человека.

— Ты думаешь, Юрек, что один из них и был тем самым агентом, которого следовало ликвидировать? С этой целью произведен взрыв?

Бежан кивнул.

— У нас ведь нет уверенности, что Х-56 должен был убрать именно Зелиньского. А может быть, кого-то из тех, кто работал в цехе.

— Неправдоподобно. До сих пор не было случая, чтобы шпионажем занимались рабочие. Настоящие рабочие. Они не изменяют — такие люди не продажны.

— Мы ничего не знаем о них. Но даже если и не они, то, может быть, жертвой этого взрыва должен был стать кто-то, кто постоянно находится в этом цехе. Или кто-то, кто должен был оказаться там в это время. Возможно, один из рабочих был использован, чтобы принести взрывчатку. Следствие показало, что в тот день рабочий Капуста пришел на работу с каким-то свертком, второй принес бутылку водки, сам директор вошел в цех с портфелем. Ясно одно, сам собой нитроглицерин туда не попал.

— Ясно. Надо немедленно туда ехать и все очень внимательно осмотреть. Воеводское управление занималось поисками только виновников диверсии. А вдруг было что-то упущено? Какие-нибудь важные детали?

Именно эти детали Бежан и искал. Хотел присмотреться к людям. Протоколы, даже самые подробные, не смогут заменить — как он считал — непосредственных контактов. В ходе этих встреч и бесед, по интонации, по недосказанности или невольному жесту можно уловить какой-то след. Некоторые посмеивались над этим «психологическим методом» Бежана, но факт оставался фактом — метод давал неплохие результаты, а дело ведь было именно в том. Один из тех, кто его интересовал, лежал на больничной койке. Мужчина сорока с лишним лет, с лицом, изборожденным морщинами.

Бежан присел рядом с кроватью. Представился. Спросил о самочувствии.

— Как можно чувствовать себя после того, что произошло? — ответил тот охрипшим голосом. — Миллионные потери. Цех в руинах. Ну и оттяжка испытаний. Или они уже состоялись?

— Испытания модели отложены, — пояснил Бежан.

— До какого времени? — Гонтарский с трудом приподнялся на постели.

— Пока не найдем виновных, — спокойно ответил Бежан. — Договорились с военными. Решили, что сейчас работы на полигоне связаны с большим риском.

— Но это только вопрос обеспечения безопасности, — запротестовал Гонтарский.

— Таково решение, — развел руками Бежан. — Ничего не поделаешь. Я хотел бы, чтобы вы рассказали о тех двух убитых рабочих, если вы, конечно, знали их не только по карточкам персонального учета.

Гонтарский нахохлился.

— Я знаю всех. Эти двое! Хорошие люди. Плохих я не держу. Франек Земба работал в Центре с самого начала. Пятнадцать лет. Капуста — девять лет. Работник — золотые руки, старательный, точный. То же можно сказать и о Зембе. Правда, в последнее время он немного подводил. Что-то у него в семье не ладилось. Бывает. А вообще все наши рабочие заботились о модели, как о собственном ребенке.

— Вы были в цехе утром, перед тем, как уехать на совещание?

Он на минуту задумался.

— Был. Перед началом работы. — На бледном лице появился румянец. — Вы меня подозреваете?

— Я исследую все, что имеет значение для следствия, — спокойно сказал Бежан. — Вам ничего тогда не бросилось в глаза? Или, говоря по-другому, все ли тогда в цехе было как обычно?

Больной опустился на подушку, с минуту молчал.

— Во всяком случае, я не припоминаю ничего такого, что меня бы удивило или заставило задуматься. Я спрашивал, во сколько они кончат. Полигонные испытания должны были проходить на следующий день, второго октября. И этот срок надо было выдержать.

— Кто-нибудь посторонний бывал в последнее время на территории Центра?

— Нет, охрана ничего не говорила, а это их обязанность. Они проверяют документы у каждого. В конце концов, в цехах превосходная сигнализация. Стоит лишь коснуться какой-нибудь двери, как раздается сирена. Днем территория тоже охраняется.

— А нельзя ли проникнуть на территорию каким-либо иным путем? Через другой вход?

Директор рассмеялся.

— Нет. На территорию Центра входят через одни ворота, охраняемые день и ночь. Каждый из цехов имеет только один выход. Я не говорю о внутренних дверях, которые их соединяют. Окна не открываются. Поэтому в каждом цехе работает по два вентилятора. Один обычный, отсасывающий воздух, а второй — нагнетающий, включаемый во время уборки или на время обеденного перерыва. Рабочим эта вентиляция нравится.

— Сотрудники знают, как действует сигнальная система?

Больной снова приподнялся.

— Вы их подозреваете? Напрасно. С сигнальной системой, кроме меня и заместителя, знаком только бригадир. Это кристальной честности человек. Ежедневно он приходит на работу на полчаса раньше и выключает систему. А после окончания работы снова включает ее. За это он получает дополнительную плату.

— А если бригадир заболеет?

— Тогда звонят мне или моему заместителю. И кто-то из нас приезжает пораньше. Такие случаи уже были.