Так заровняет, что не надо хоронить!

Я отвечаю: — Не канючь!

А он — за гаечный за ключ

И волком смотрит, он вообще бывает крут.

А что ему — кругом пятьсот,

И кто кого переживёт,

Тот и докажет, кто был прав, когда припрут.

Он был мне больше чем родня,—

Он ел с ладони у меня,

А тут глядит в глаза — и холодно спине.

И понял я — кругом пятьсот,

И кто там после разберет,

Что он забыл, кто я ему и кто он мне.

И он ушел куда-то вбок,

Я отпустил, а сам прилёг.

Мне снился сон про наш весёлый наворот,

Что будто вновь кругом пятьсот,

Ищу я выход из ворот,

Но нет его, есть только вход — и то не тот.

Конец простой — пришёл тягач,

И там был трос, и там был врач,

И «МАЗ» попал, куда положено ему.

И он пришёл — трясётся весь,

А тут опять далёкий рейс.

Я зла не помню, я опять его возьму.

[1972]

БАЛЛАДА О ГИПСЕ

Всеволоду Абдулову

Нет острых ощущений. Всё — старьё, гнильё и хлам.

Того гляди, с тоски сыграю в ящик.

Балкон бы, что ли, сверху, иль автобус пополам —

Вот это боле-мене подходяще.

Повезло! Наконец, повезло!

Видел бог, что дошёл я до точки.

Самосвал в тридцать тысяч кило

Мне скелет раздробил на кусочки.

И лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у мене —

расфасованный.

По отдельности до исправности

Всё будет в цельности

и в сохранности.

Жаль, был коротким миг, когда наехал грузовик,

Потом я год в беспамятстве валялся,

И в новых интересных ощущениях своих

Я, к сожаленью, слабо разобрался.

Всё отдельно — спасибо врачам,

Всё подвязано к разным канатам,

И, клянусь, иногда по ночам Ощущаю себя космонавтом.

И лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у мене —

расфасованный.

По отдельности до исправности

Всё будет в цельности

и в сохранности.

Эх, жаль, что не роняли вам на череп утюгов.

Скорблю о вас — как мало вы успели!

Ах, это просто прелесть — сотрясение мозгов,

Да это ж наслажденье — гипс на теле!

Как броня на груди у меня.

На руках моих — крепкие латы.

Так и хочется крикнуть: — Коня мне! Коня! —

И верхом ускакать из палаты.

Но лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у мене —

расфасованный.

По отдельности до исправности

Всё будет в цельности

и в сохранности.

Задавлены все чувства, лишь для боли нет преград.

Ну, что ж, мы часто сами чувство губим.

Зато я как ребёнок, весь спелёнутый до пят

И окружённый человеколюбьем.

Под влияньем сестрички ночной

Я любовию к людям проникся.

И клянусь, до доски гробовой

Я б остался невольником гипса.

Вот лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у мене —

расфасованный.

По отдельности до исправности

Всё будет в цельности

и в сохранности.

Вот хорошо б ещё, чтоб мне не видеть прежних снов, —

Они как острый нож для инвалида.

Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков,

Мне снятся драки, рифмы и коррида…

Ох, надёжна ты, гипса броня,

От того, кто намерен кусаться!

Лишь одно угнетает меня —

Что никак не могу почесаться,

Что вот лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у мене —

расфасованный.

По отдельности до исправности

Всё будет в цельности

и в сохранности.

Вот я давно здоров, но не намерен гипс снимать.

Пусть руки стали чем-то вроде бивней,

Пусть ноги истончали, — мне на это наплевать! —

Зато кажусь значительней, массивней.

Я под гипсом хожу ходуном,

Наступаю на пятки прохожим.

Мне удобней казаться слоном

И себя ощущать толстокожим.

И по жизни я иду