Криворука, кривоока, — только вывези!»

Влез на горб к ней с перепугу,

Но Кривая шла по кругу — ноги разные.

Падал я и полз на брюхе,

И хихикали старухи безобразные.

Не до жиру — быть бы живым…

Много горя над обрывом, а в обрыве — зла!

«Слышь, Кривая, четверть ставлю,

Кривизну твою исправлю, раз не вывезла!

И Нелёгкая, маманя!

Хочешь истины в стакане — на лечение?

Тяжело же столько весить,

А хлебнёшь глоточков десять — облегчение!»

И припали две старухи

Ко бутыли медовухи — пьянь с ханыгою.

Я пока за кочки прячусь,

Озираюсь, задом пячусь, с кручи прыгаю.

Огляделся — лодка рядом,

А за мною по корягам, дико охая,

Припустились, подвывая,

Две судьбы мои — Кривая да Нелёгкая.

Грёб до умопомраченья,

Правил против ли теченья, на стремнину ли,—

А Нелегкая с Кривою

От досады с перепою там и сгинули.

[1976]

* * *

Вадиму Туманову

Был побег на рывок —

Наглый, глупый, дневной.

Вологодского с ног

И — вперед головой.

И запрыгали двое,

В такт сопя на бегу,

На виду у конвоя

Да по пояс в снегу.

Положен строй в порядке образцовом,

И взвыла «Дружба» — старая пила,

И осенили знаменьем свинцовым

С очухавшихся вышек три ствола.

Все лежали плашмя,

В снег уткнули носы,

А за нами двумя —

Бесноватые псы.

Девять граммов горячие,

Как вам тесно в стволах!

Мы на мушках корячились,

Словно как на колах.

Нам — добежать до берега, до цели,

Но свыше — с вышек — всё предрешено.

Там у стрелков мы дёргались в прицеле.

Умора просто, до чего смешно.

Вот бы мне посмотреть,

С кем отправился в путь,

С кем рискнул помереть,

С кем затеял рискнуть…

Где-то виделись будто.

Чуть очухался я,

Прохрипел: «Как зовут-то?

И какая статья?»

Но поздно, зачеркнули его пули

Крестом — затылок, пояс, два плеча.

А я бежал и думал: «Добегу ли?» —

И даже не заметил сгоряча.

Я к нему, чудаку —

Почему, мол, отстал?

Ну, а он — на боку

И мозги распластал.

Пробрало! — телогрейка

Аж просохла на мне.

Лихо бьет трёхлинейка,

Прямо как на войне.

Как за грудки, держался я за камни,

Когда собаки близко — не беги.

Псы покропили землю языками

И разбрелись, слизав его мозги.

Приподнялся и я,

Белый свет стервеня.

И гляжу — кумовья

Поджидают меня.

Пнули труп: «Сдох, скотина,

Нету проку с него».

За поимку — полтина,

А за смерть — ничего.

И мы прошли гуськом перед бригадой,

Потом — за вахту, отряхнувши снег.

Они — обратно в зону, за наградой,

А я — за новым сроком за побег.

Я сначала грубил,

А потом перестал.

Целый взвод меня бил —

Аж два раза устал.

Зря пугают тем светом —

Тут с дубьём, там с кнутом.

Врежут там — я на этом,

Врежут здесь — я на том.

А в промежутках — тишина и снеги,

Токуют глухари, да бродит лось…

И снова вижу я себя в побеге,

Да только вижу, будто удалось.

Надо б нам вдоль реки,—

Он был тоже не слаб,—

Чтоб людям не с руки,

А собакам — не с лап.

Вот и сказке конец,

Зверь бежал на ловца.

Снёс, как срезал, ловец

Беглецу пол-лица.

Я гордость под исподнее упрятал,

Видал, как пятки лижут гордецы.

Пошёл лизать я раны в лизолятор —

Не зализал, и вот они, рубцы.

Всё взято в трубы, перекрыты краны,

Ночами только воют и скулят,

Но надо, надо сыпать соль на раны.

Чтоб лучше помнить — пусть они болят.

[1976–1977]

* * *

Вадиму Туманову

В младенчестве нас матери пугали,

Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой.

Они в сердцах бранились и едва ли

Желали детям участи такой.

А мы пошли за так на четвертак, за-ради бога,