— Ужас…. Неужели ничего нельзя сделать? Помочь?

— Олечка, все можно. Но нужны связи, терпение и деньги. Первое я обеспечу, как никак несу за нее ответственность, терпению Вере Артуровне не занимать. А деньги? Уверен, обойдемся малой кровью.

Оля обняла Антона, сложила голову ему на грудь, слушая биение сердца.

— Не забудь, я так же несу за нее ответственность. Если б не моя невнимательность…

— Малыш, не наговаривай на себя лишнего. Не ты сбила несчастную. Ты ее просто не заметила в тумане, когда подала задом. Та же именно так написала в протоколе?

— Да. Именно так, — Оля зажурилась, затрясла головой, погоняя страшные воспоминания.

Кошмар отстал. Надолго ли?

Несколько мгновений обдумывала свои слова.

— Я вот что решила. Когда старушку выпишут, я отвезу ее к нам на дачу. Всего сотня километров за МКАДом. Мама с отцом не против. Я уже договорилась. За домом нужен присмотр, его необходимо топить, чтобы весной не было проблем. Раньше отец просил соседку, чей дом напротив, периодически проверять котел, сейчас такой проблемы не будет.

— Ты серьезно? Оля, это прекрасная идея. А пока Вера Артуровна будет отдыхать на вашей даче, — Антон искренне обрадовался, — я найду хорошего адвоката.

Их губы встретились, тела прижались друг к другу, становясь одним целым. И пока страсть, нарастая с каждой секундой, не увлекла в безумство, Оля прошептала:

— Я никому тебя не отдам! Слышишь?

— Молчи, глупышка, ты у меня одна единственная, — слова смешались с жарким дыханием обоих и застыли на ее губах, словно печать.

Молчу!

Оля украдкой взглянула на часы. Еще только девять, у них впереди целая ночь и блаженно зажмурилась. Остановись мгновение — ты прекрасно!

— Если она еще раз так подумает, я не выдержу! — Красавчик ехидно усмехнулся, отодвинулся подальше от занимавшихся любовью людей. Повернувшись на другой бок, забубнил:

— От их сладости у меня не только кариес, пародонтоз разовьется. Зубы повыпадают!

Хлюпик не нашел нужным комментировать привычное брюзжание своего брата, он скромно опустил глаза и отошел к окну. Над придуманной Москвой кружил снег, первый в этом году. Уж что-что, а снег у Красавчика удается лучше всего. Если бы Оля поймала снежинку на язык, то почувствовала бы вкус сахарной ваты. Брат — любитель балаганных эффектов.

На утро от волшебного снега и следа не останется. Дождь смоет остатки лакомства.

Оля внимательно разглядывала запястье Антона, на котором красовалась неумелая частично сведенная татуировка. Как она ее раньше не замечала? Все просто — знак прятался под ремешком от часов. Кривоватая буковка А в обрамлении распахнутых крыльев. Провела по ней пальцами, кровь отхлынула от кожи, придав рисунку черный оттенок.

Спросить не успела. Антон все пояснил сам:

— Не обращай внимания, сделал по молодости. Сейчас прячу. Неудобно перед коллегами.

— А что она означает?

— Не будешь смеяться? — глаза Антона сузились, губы распахнулись в обворожительной улыбке.

Оля отрицательно замотала головой.

— Знак Хранителя. Когда учился в Меде, на практике с ребятами пошутили. Промаркировали себя как ангелов первой помощи.

— И много вашего меченного брата сейчас по свету ходит?

— Кроме меня, двое. Андрюха Соколов и покойный Миха. В прошлом году схоронили. По глупости погиб, разбился на снегоходе.

— А другой?

— Жив бродяга. Изменил он призванию лечить себе подобных, обратился душой к братьям нашим меньшим. Стал ангелом хранителем для Мурочек и Жучек.

— Ну а ты остался и спасаешь жизни нам, никчемным человечкам?

— Да, сам выбрал свою судьбу. Тебе кофе еще налить?

Оля рассеяно улыбнулась и согласилась.

— Пол чашечки.

Воспоминание 6. Разоблачительное

Утро как утро, но что-то не так. Свет за окном рассеянный, приглушенный. На небе не тучки, а солнце восходит, словно в дымке.

Оле сейчас нет дела до происходящего за окном. Она бегает по квартире в поиске ключей от машины.

Ясное дело, добираться в офис удобнее на метро, гарантировано не попадешь в пробку и не опоздаешь. Дорога под землей занимает от силы полчаса, за рулем время уходит на порядок больше. Пару раз ей «посчастливилось» попасть в коллапс, когда Садовое кольцо вставало намертво, не пропуская с Ленинградского проспекта не единой машины. Приходилось краснеть перед директором и божиться впредь ездить только на метро, а потом, опоздав, снова каяться.