— Злорадствуешь? Зря, хорошая вещь, снимает напряжение, — проурчал Захар.

— Скажи мне, как человек может до такого скатиться?

Мухин снова предпринял попытку посмотреть на Артёма, но голова не хотела подниматься. Грачёв присел на корточки, взял сослуживца за подбородок, заглянул в глаза.

— Не от хорошей жизни, Тёма.

— Поверь, мне тоже было нелегко, но я выживал, сохраняя человеческий облик.

— Это пока. Потом тебе придётся выживать, если это будет длиться долго, то ты сам заметишь, как изменишься…

Дверь начала открываться, но Артём, не вставая, подпёр её пяткой, и крикнул:

— Занято! Захар, продолжай.

Глаза наркомана закатились, он начал трястись, и судороги напоминали агонию.

— Эй! Эй! Ты чего, Захар, ну! — Артём начал трясти тело, но Мухин не приходил в сознание.

Дверь раскрылась, впустив здорового мужика внутрь, и сразу захлопнулась, прямо переел лицами зевак.

— Борис, чёрт возьми, хорошо, что ты, я не знаю что с ним, он говорил, потом потерялся, — начал Артём, узнав товарища.

— Какой дрянью он накачался?

— Откуда мне знать?

Тельцов выхватил шприц, осмотрел, принюхался. Артём начал мерить пульс.

— Пока жив.

— Жаль.

— Борис, сейчас это наша общая проблема.

— Я не вижу проблем, бросим тут, пусть валяется.

— Я бы с радостью, а если увидят до того, как оклемается, надо в купе к нам занести.

— Неси, я пас, — Борис поднялся, бросив на пол шприц, раздавил ногой, и взялся за дверную ручку.

— Ефрем орал на меня вчера, за то, что я помог беженцам, мы якобы рисковали быть раскрытыми. Этот риск ещё более глупый, но не менее опасный. Его найдут, сообщат проводникам, в вагоне полно вояк, они возьмут его, проверят документы, раскусят, и возьмут за жабры нас…

Борис стоял к Артёму спиной, но было заметно, что он никак не может принять решения.

— Как будем вытаскивать? — наконец, обернулся он.

— Я не знаю, может найти Ефрема?

— Артём, ты дурак? Ефрема тут ещё не хватало.

— Ну, тогда, как бы он поступил на нашем месте?

— Выкинул бы этот мусор с поезда.

— Не смешно.

— Я и не шутил.

Артём с подозрением посмотрел на Бориса.

— Ты до сих пор не понял, какой он человек? Этот матёрый разведчик, который никого не жалеет. Ты думаешь, что он не сделал бы этого? — перешёл на шёпот Тельцов.

Грачёв задумался. Вчера он имел честь убедиться, в циничности своего командира, но одно дело чужие люди, беженцы, а тут свой человек, сослуживец, хоть и тварь редкостная.

— Ефрем на способен на убийство своего товарища.

— Придёт время, Артём, и ты убедишься в моих словах, поверь, я таких людей уже встречал.

— Ладно, проехали. Может воды на него вылить?

— Давай я вылью на него то, что привело меня к туалету?

— А вот этого как раз не надо!

— Не поможет ему вода.

— Тогда стой здесь.

Артём вышел в коридор бизнес — вагона, и вернулся через минуту, толкая впереди себя тележку проводницы.

— Ты её того? — кивнул головой на дверь Борис.

— Нет, конечно! Поступил, как сделал бы Ефрем, подкупил проводницу, получил тележку, давай помогай лучше.

Они затолкали тело в тележку, накрыли белой простынёй, выставили сверху бутылки.

— Одевай, — Артём протянул фартук.

— Ага, так и кинулся, сам надевай, я прикрою лучше.

Грачёв пререкаться не стал, натянул маленькую униформу, и выкатил тележку в вагон. Борис шёл впереди, расталкивая людей, Артём толкал скрипящую колесницу, где в клубок был, свёрнут Захар. До купе они добрались быстро и без приключений, выгрузили Захара, уложили его на койку.

— Борис.

— Да.

— Спасибо, я знал, что ты не бросишь меня.

Тельцов присел за стол, равнодушно уставился в окно.

— Захар сказал, что я изменюсь, потеряю человеческий облик, если придётся долго выживать, что это значит?

— Он верно сказал.

— Я ведь, уже немало пережил, и, тем не менее, я ещё не утерял моральных качеств, которые отличают нас от животных.

— Значит, ты не пережил главного.

— Что ты этим хочешь сказать?

Борис обернулся, и внимательно посмотрел на собеседника.

— То, что в жизни тебе придётся делать то, о чём сильно будешь жалеть, придётся делать трудный выбор, который изменит не только твою жизнь.

— Уже есть вещи, о которых я жалею.

— Значит, они не настолько сильно затронули тебя, если ты ещё остаёшься прежним.

— Я этого не знаю, боюсь, что я слишком сильно изменился.

— Пока что ещё нет.

Оба замолчали, задумались.

— Пойду тележку отгоню, — Борис поднялся, и вышел, оставив Артёма наедине с самим собой, если, конечно, не считать наркомана за стенкой.