Шрифт:
Раздевшись на песках, Ванька теперь с гордостью показывает лилово-синие широкие рубцы. На лицах ребят — выражение ужаса.
Ванька замечает произведенное впечатление и говорит хвастливо:
— Двадцать пять горячих дали! И сейчас сидеть не могу!
Все единодушно сочувствуют Ваньке:
— Селедки проклятые! Фараоны!.. [52]
Ругают и Грибкова, к которому лазят в сад почти все. Кто-то замечает, что яблоки божьи, потому что сами растут.
— Знамо, божьи.
52
Селедки проклятые! Фараоны!.. — простонародное прозвище полицейских в дореволюционной России.
— Да мы их и не рвем!
— Собираем, которые упали!
— Червивых ему жалко! — раздаются возмущенные голоса.
Только Петька молчит. Он смотрит на страшные рубцы и не понимает, как можно так бить человека. Ведь он не дерево. И почему в полиции бьют. Там судить должны. В острог сажать. А бить детей и отцу с матерью не положено.
От волнения голос Петьки срывается, когда он спрашивает Ваньку:
— Кровь… текла?..
— Знамо, текла! Кабы дом Грибкова был деревянный, поджег бы!
— А в сад не полезешь?
— Ночью не полезу. Не видать ничего. Опять подкараулят. Буду лазить через забор. Утром, на зорьке…
— Брось ты Грибкова. Лазь лучше в наш сад! — по-своему сочувствует Яшка.
— Тебя спрашивать буду! — отвечает презрительно Ванька.
— Что же, я ничего! — конфузится Яшка. — Только ведь опять поймает Грибков. А наш тятька ничего. Разве ему жалко? Сад-то господский. Покричит только…
Разговор обрывается. Все уже разделись и бегут барахтаться в реке, а потом катаются по песку и снова купаются, играют в чехарду…
Солнце припекает, постепенно окрашивает бронзой хрупкие тела. Долго возятся на песках мальчишки, но купаться все же надоедает, и они бредут домой. Поднявшись на первую гору, расходятся. Одни идут по съезду, другие бегут в расположенный рядом Александровский сад.
Петька с Ванькой лезут на вторую гору по деревянной лестнице, которая ведет на Кизеветтерскую улицу [53] .
На половине лестницы Петька замечает двух полицейских, спускающихся навстречу ребятам.
53
Кизеветтерская улица — Была названа в честь нижегородского архитектора. Теперь улица Фрунзе.
— Эти, что ли, Ванька? — шепотом спрашивает Петька.
— Ети!
Петька вглядывается в лица полицейских и не замечает в них ничего особенного. Добродушные с виду дядьки. Один — рябой и рыжий, со вздернутым носом и веселыми серыми глазами, другой — черный, с круглым бабьим лицом. Громко пересмеиваются, проходят мимо…
Ванька грозит им вслед кулаком.
— Неужто эти самые?
— Ети!
— А ты не врешь? Ведь эти добрые!
— Добрые! Чуть живого выпустили! Попадись им — узнаешь, какие добрые!
— Ты куда?
— Пойду по Жуковской.
— Ну а я по Набережной…
Приятели расходятся.
Петька, выждав, когда Ванька завернет за угол, бежит обратно к лестнице, опрометью спускается с верхней горы. Полицейские уже дошли до конца съезда, свернули в фабричную слободку, расположенную под нижней горой. «Купаться идут!» — соображает мальчишка и, отбежав немного вниз по съезду, пробует выломать из мостовой крайний камень. Но булыжник сидит так глубоко и крепко, что Петьке с ним не справиться. Он торопливо пробует один, другой и наконец находит сбитый с места камень.
Оглянувшись, Петька подкатывает камень к краю горы, сам прячется около перил. Полицейские подходят. Все ближе, ближе…
Петька толкает камень и смотрит, как тот катится вниз. В высокой траве его не видно и можно подумать, что это бежит собака. Все быстрей и быстрей несется камень. Вот он вырвался из травы, ударился о пригорок и, подскочив аршина на два, врезался в дощатую стенку какого-то низенького, старенького сарайчика. Затрещали сломанные доски, раздался звон разбитого стекла, и камень, отскочив от стены, упал к ногам перепуганных полицейских.
Тогда Петька, схватив небольшой булыжник, кинул его в них что есть силы, перебежал дорогу, ветром понесся вверх по лестнице.
Сзади раздались пронзительные свистки…
Петька уже готов был перепрыгнуть последние ступеньки, когда услышал топот и говор. Мигом юркнул под лестницу и сейчас же у него над головой загремели тяжелые сапоги. Солдаты из Кизеветтерских казарм [54] шли купаться.
Пропустив солдат, Петька выскочил за их спинами на тротуар Набережной улицы и, пробежав два десятка сажен, влетел на лесной двор. Там, пробираясь среди поленниц, вышел к своему двору. Добравшись до рябины, которая росла за большим флигелем, перелез через забор.
54
Кизеветтерские казармы — Находились в начале одноименной улицы. Деревянные двухэтажные здания разобраны в 1972 году.