Но Ванька не слушается и, слегка пригнувшись, пробегает саженный пролет между валами.

— Черт! Говорил, ложись! Наверное, заметили! — сердится Петька. Но стрельба продолжается, и Петька, успокоившись, жадно набрасывается на рассыпанные вокруг пули.

Приятели все дальше отходят от валов к лесу. Опомнились, когда над головой вовсю свистели пули.

— Фу, черт! А ведь мы уже за вторым валом. Надо подаваться в сторону, — спохватывается Петька.

Вдруг стрельба резко оборвалась.

— Ну, Ванька, стрельба кончилась. Теперь по фунту наберем! — радуется Петька. Он так увлекся, что ничего не видит кругом.

Однако Ванька с воем бросается к лесу. Оглянувшись, Петька видит бегущего к ним во весь дух солдата. Он уже в десяти шагах. У Петьки будто крылья выросли.

— Стой! Стой! — кричит солдат, но Петька, не оглядываясь, несется за Ванькой.

Солдат в тяжелых сапогах, в амуниции. И потому, как ни старается, расстояние не уменьшается. Петька бежит молча, стиснув зубы, Ванька — ревет.

— Стой! Застрелют вас, шельмы! — кричит солдат, но Петька с Ванькой уже в лесу. Здесь Ванька перестает орать, босые ноги неслышно ступают на землю, и солдат, видимо, сбивается со следа.

Приятели наконец облегченно переводят дух. Петька исходил всю Марьину рощу, но в Кузнечихинский лес попал впервые.

— Надо забирать вправо, — решает он. — Налево солдат, а прямо — цепь.

— А кык застрелют! — снова хнычет Ванька.

— Дурак! Не «кык», а «как», — сердится Петька, потому что и сам не совсем уверен.

— Дык я из деревни, не учился! — оправдывается Ванька.

— Не «дык», а «так», — опять обрывает его Петька. — Сколько лет-то тебе?

— Четырнадцать, — тянет приятель.

— А чего ж ты такой маленький! Четырнадцать лет, а меньше меня. Мне только двенадцать.

— Дык у меня тятя и мама маненьки.

— Эх ты! Кыкалда-дыкалда. Не выучишь тебя! — презрительно говорит Петька.

Снова защелкали выстрелы, и лес застонал от звуков. Ванька бросился бежать влево.

— Куда ты, дурья голова? Ведь сказал, что надо вправо забирать!

— А как застрелют?

— Застрелют! — передразнивает Петька. — Чай, мы версты на две отошли! Да и пуля сквозь лес не пролетит: деревья мешают.

— А как же на той неделе старика и старуху убило, которые в овражке сено убирали?

— Потому и убило, что дураки. Тогда стрельба была не в валы, а вдоль поля. Им надо было лежать в овражке за обрывом, а они вылезли. И тебя убьет, если влево лезть будешь, как раз на опушку под выстрелы угадаешь. Я тебе говорю, надо идти вправо! Там будет овраг, а по оврагу мы дойдем до самой Кузнечихи. Мне Пашка Троицкий рассказывал, он давно весь лес исходил.

— Давай считать пули! — предложил Ванька.

Мальчишки тут же устроились на земле, высыпали содержимое карманов. У Петьки оказалось тринадцать пуль, и он был в восторге:

— Еще бы три и фунт!

— А у меня восемь. Я горсть выкинул, по ноге сильно било, — говорит Ванька.

— Ну и дурень! Полз, полз, а потом выкинул. Меня тоже здорово карманом по ноге колотило, все равно ни одной не выкинул. Ты чего купишь?

— Знамо, папиросы. А ты?

— Мне надо целый рубль накопить, на книжку — мамка «Вокруг света» мне купит. Там описаны путешествия в дальние страны, картинок много. Большущая книга! Вершка полтора толщиной!

— Папиросы лучше!

— Неграмотный ты, вот и говоришь, что лучше. А я осенью в училище пойду.

— Меня тоже хотят к портному в ученье.

Так с разговорами приятели идут вдоль оврага, который, постепенно расширяясь, превратился в долину. Скоро лес кончился, и ребята вошли в деревню Кузнечиху. Запахло жильем, свежим хлебом, и оттого ничего не перекусившим с утра мальчишкам есть захотелось еще больше.

— Есть хочется! — Ванька жадно оглядывается по сторонам.

— Мне тоже страсть как! — сочувственно отозвался Петька.

— Пойдем хлеба просить!

— Нет, не пойду, стыдно, — Петька решительно не переносит клянченья.

— Ну так я один пойду. — Ванька поворачивает к избе, в окно которой выглядывает баба.

— Тетенька, подай Христа ради! Есть хочется, — просит он без всякого смущения.

Петька спешит уйти подальше, и Ванька догоняет его уже на краю деревни. В руках у него целая горбушка хлеба.

— Я сказал на двоих, она и дала горбушку.

Поделив добычу по-братски, приятели в один миг съели засохший, но оттого не менее вкусный хлеб.