Шрифт:
Итак, вместе со Светой я начала делать то, чего никогда не делала – ставить спектакль со звездами и нашими будущими особыми звездочками.
После того как мы заплатили пусть весьма символическую, но всё же аренду театра, ночью произошло очередное событие, из тех, что не происходили раньше.
Я проснулась, вернее меня разбудили в четыре утра, и до шести часов у меня в голове сами собой возникали четкие тексты песен, монологов и диалогов. Первый текст (это была ария Создателя, которого Адам своим непослушанием предал в Эдемском саду, вторую будет позже петь И. Д. Кобзон) был такой:
Как ты мог меня так предать,Как ты мог меня так забыть.Я уйду, чтобы не рыдать,Я уйду, чтобы слезы скрыть.Все могу Я, ведь Я – Творец,Не могу только вас вернуть,Потому что Я твой отецИ свободным Я сделал путь.Я свободным тебя создал.Все ты сам теперь изберешь,Если Рай тебе был так мал,Чем-то был тебе не хорош.Мне так жалко, дитя, тебя,Мое сердце ты взял с собой.Создавал Я вас для себя,Вам во Мне лишь найти покой.Ты покатишься по земле,Чтоб сокровища собирать.Но ни в городе, ни в селеТы не сможешь их отыскать.Я создал тебя для Себя.Ты не сможешь покой найти,Пока я не обнял тебя,Пока ты еще на пути.Счастья нету ни здесь, ни там.Ты нигде не найдешь покой,Пока ты не построишь храмВ своем сердце, чтоб быть со мной.Буду ждать тебя каждый день,Буду ждать тебя каждый миг.Я увижу тебя сквозь тень,Я услышу тебя сквозь крик.Никому тебя не отдам,Потому что тебя люблю.И на землю спущусь Я сам,Охранять тебя повелю.Будешь счастья везде искатьИ покатишься по земле,Будешь сердце всем заполнять,А душа… будет жить во мгле.Не молись здесь чужим богам,От корысти и лжи беги,Я тебя никому не отдам,Только сердце свое береги…Здесь зажгу для вас Новый свет,Дам для каждого свою роль.Если спросите – дам ответ,Утешать буду вашу боль.Буду душу твою хранить,Чтоб вернуть ее Снова в рай.Чтоб смогла со мной снова жить,Только сам ее не продай.И пожалуйста, ты, сынок,Глаз своих от меня не прячь,Я – ведь помощь твоя, Я – Бог!Заболеешь – Я буду врач.Одиноким Я буду другИ в отчаяньи помогу,Знаешь, сила отцовских рук —Беспредельна! Я все могу!!!Я даю приказ облакам,Создаю все планеты вновь.Для меня ведь ничто – Века.Я ведь вечный, Я есть любовь!Буду светом для тех, кто слеп.Пред обрывом Я крикну: стой!уду алчущему Я – хлеб!Буду жаждущему – водой!Сколько б ни было тебе летХоть на самом земном краю,Если ты Мне не скажешь: нет!Дам тебе Я любовь свою.Как хочу Я тебя обнять,Как хочу Я тебя простить.Так не сложно Меня понять,Если сердце свое открыть.Чтобы не было больно вам,Чтобы было меньше потерь,Сын мой! Верь здесь Моим словам,Лишь Отцовским словам ты верь!Но свобода здесь и назад —Не возьму ее, чтобы жалеть.Сам ты выберешь: рай иль ад.Сам ты выберешь: жизнь иль смерть…Без тебя не так светел рай,Хоть и звезды везде зажглись.Что ж ребенок мой, вырастай,Колобком по земле катись…Это была ария, которую я, сонная и не очень имеющая в таком состоянии возможность сопротивляться, записала, не совсем еще понимая, что к чему.
В конце были слова: «Колобком по земле катись». В голове появились картинки, я вдруг захотела послушать классику, в Интернете я набрала в поисковике «классическая музыка», и первой открылась сарабанда XVI века в обработке Генделя.
И я увидела, как Господь под эту мелодию создает прекрасный мир, потом лепит много колобков разной национальности из глины (из земли Я вас создал, и в землю уйдете), а потом выбирает – выдергивает оттуда одного – Адама и радуется ему как Отец.
Я не буду пересказывать весь спектакль, скажу только, что с сотворения мира и ухода Адама и его предательства у нас все началось, а потом Колобок – символ ушедшего от своих корней человечества – продолжил все в лесу, где лесные зверюшки с человеческими характерами живут очень похожей на нашу жизнью, и кто-то только и делает, что ищет золотые орешки, а кто-то нашел книгу о любви, праведности, дружбе, прощении, о призыве побеждать зло добром и, читая книгу, старается жить по ней, сильно раздражая этим золотоорехоискателей. Сюжет был прост как дважды два – четыре!
Все диктовалось по ночам ровно с четырех до шести, и песни, и тексты. И я при этом прекрасно высыпалась, как никогда. Пьеса стала сильно видоизменяться, мощной уверенностью, обрастать, как скелет мясом – песнями, монологами и диалогами, танцами и прочими театральными штучками.
Она по ночам наматывала на себя все больше и больше и из небольшого «колобка» превращалась в полноценную постановку.
Периодически я, приходя в подвал, читала ее всем нашим и получала большое одобрение. И от ребят, и в основном от Светы. Однако часть коллектива была настроена внешне дружелюбно, но за спиной мне передавали некоторое недоумение: зачем это? Мы что – получим за это какие-нибудь средства для ребят или для нас?
Мне передавали эти размышления вслух. Но слушать чье-то мнение было уже некогда!
Мы договорились с Арменом Борисовичем, что прочитаем пьесу ему или режиссеру его театра. Армена Борисовича не было в Москве. И мы со Светой Светлой (Китчатовой) пошли читать пьесу режиссеру, который ставил раньше пьесу моего мужа.
Я несла пьесу как только что рожденного ребенка – с трепетом, гордостью и радостью.
Мы сидели в кабинете Армена Борисовича, и я пыталась читать. Именно пыталась. Потому что меня сильно смущало режиссерское лицо. Оно выражало крайнюю степень сарказма, насмешки и абсолютного 100 %-ного неверия в нашу затею.
Он слушал, изредка еще и разговаривая по телефону, лицо было мучительно скорбящее. Он мучился так сильно, что я тоже стала мучиться от того, что мучаю его (я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я).
Света не знала, что делать. Она искренне поддерживала меня, но пыл мой угасал все быстрее и быстрее.
А ваш не угаснет, если вы услышите такое: «Вы серьезно хотите это ставить? У вас нет денег! Вы не найдете на это столько актеров! У вас нет звезд! Никому не интересно это играть! Лису нужно сделать разлучницей между Адамом и Евой, а Колобок должен стать наркоманом или еще какой-нибудь личностью потемнее».
Я пыталась возразить:
– Колобок же и так большой эгоист! Этого что, не хватит?
– Нет! Побольше темного нужно, а вот дьявола нужно вывести на сцену и сделать поярче как китайского дракона!
– Стоп! – перебила я. – Я не хочу, чтобы кто-то вообще играл на сцене этого дьявола. Слишком много чести! Я его хочу чуть схематически обозначить и все!
– Нет! – возмутился режиссер! – Нет! Дьявол – это должно быть самым интересным! – и что любопытно, именно эта тема оживила его скучающее лицо.