Рассказы
Иллюстрации Б. Антоновского
Евгений Венский Рассказы
Новый быт
Были речи злы и колки, автогенно пылок спор. Грызлись крепко, словно волки, и пыхтели, что мотор. Раскалились до предела… Псой Лукич гремел, как гром. Теща коброю шипела, «баба» выла осетром… Подвывал новорожденный, выли кот и фоксик Дик. Целый дом, с ума сведенный, был свиреп, жесток и дик…
Псой Лукич, стуча ладонью, декларировал, бася:
Баста! Кончить антимонью! Я решил, — и сказка — вся! Будет назван сын по моде, сообразно нашим дням, и назвать в духовном роде, хоть подохну, — а не дам!..
— Изверг!.. Турок!.. Зверь!.. Отступник! — ныла теща в спазмах мук.
— Басурманец!.. Зверь!.. Преступник!.. — выла «баба» с ломом рук. — Пес!.. Язычник!.. Запияли!..
— Продал бога и христа!..
— Цыц!.. Молчать!.. Чего пристали в роде банного листа!
Дик сердился, кот мяукал, выли теща и жена, Псой Лукич десницей стукал — имитируя слона…
За столом, среди гостиной, развалился, точно граф, весь покрытый паутиной, Нестор Фавстович замзав. Слева сел тяжелой глыбой делопут Евул Космич; справа схож с акулой рыбой, помзамзав Еразм Фокич. Домна Провна, Марфа Псовна, вридначканц тов. Сыч, акушерка Сара Львовна, и завхоз. Сысой Ильич; и игуменья Маненефа (змий плюс голубь — баба жох), на крестинах в сане шефа, села в круге выпивох.
Тары, бары, растабары, пыл речей, и жестов жар, кулебяки, самовары, водка, пиво, пот и пар… Всяк политик, всяк филосов; закусили удила, разобрали тьму вопросов, все текущие дела. Педойдя-ж вплотную к сути о названии юнца, — закрутились в дикой смуте без начал и без конца.
— Как отец и на платформе, то желаю, чтобы он по советской полной форме был по моде наречен. Я служу-с, — мой чин не важен, — значит, надо потрафлять: оным верность мы докажем и лойяльность, так сказать… Нужно-с имя-с, и такое, чтобы всем шибало в нос!
И мгновенно громче втрое отовсюду понеслось:
— Предлагаю «Красным Кимом»!..
— Звать «Спартаком»!..
— «Врид»!..
— «Доклад»!..
— «Елевсиппом»!..
— «Серафимом»!..
— Назовем его «Марат»!..
— Звать «Рабкором»!..
— От рабкори все и так кругом больны…
— «Пленум»!..
— Ставка в Госсоре!..
— «Зав»!..
— «Замзав»!..
— «Цветок страны»!..
— «Калькуляцией»!..
— «Налогом»!..
— Извините, я же мать: мне придется перед богом за «налоги» отвечать…
— Ничего, — отныне вздором признается оный бог!
— Так «Барбосом» иль «Трезором» сделай сына, чтоб ты сдох!..
Шип, истерика, рыданье, звон стаканов, тьма имен, плач невинного созданья и «очковой тещи» стон…
Вдоль по улице Марата, мостовою, как сандвич, горделиво, франтовато выступает Псой Лукич, в сюртуке, и с красным бантом, и портфелем, и зонтом, на фуражке с красным кантом, и с солидным животом.
Сзади Псоя «половина», — с горем в розовых очах, — в Загс несет бедняжку сына на трепещущих руках…
Дальше теща… В теще — муки. Из-под губ блистает клык. В глазках пламя, в спазмах— руки, >в горле клокот, в глотке рык…
Следом — нянька с «годовалым», Домна с кухни, Домнин сват, путч собак, бегущих валом, стая нищих и ребят…
Псой Лукич идет от Загс’а. Что ни шаг, триумф и блеф.
— Псой Лукич, как назван плакса?
— Кто у сына крестный шеф?
— Да неужто-ж не крестили?!..
— Новый быт, — так «сам суди»!..
— Ежель- имя в новом стиле, — сокращения не жди!..
Псой Лукич с фасоном постным сокращает баса прыть:
— Сам-с директор шефом крестным у меня изволит быть. Сам-с и имя выбрал сыну, сам-с его изобретал, намекнул: де — не премину посетить крестинный бал…
Что ни шаг, — привет и шпилька, зависть, злоба, смех и спич…
— Вот те — «дурень»! Вот те — «филька»! Браво!.. Браво, Псой Лукич!
— С этим самым новым бытом в гору двинет, с… с…