Шрифт:
— Как читается символ веры?
— Я, — говорю, — по эсэрскому паспорту жительство имею.
— Это, — говорит, — напрасно! У меня другой лозунг: «Земля и воля народу, казначейство — мне!»
Сто шомполов отрапортовал, но отпустил. Еду я за вышеизложенной мукой по Катеринославщине. Попадаются.
— Дрясти!
— Дрясти!
— Видкиля?
— Тай с Таньбову!
— Эге ж, добродию! А який у вас лозунг?
— Земля и воля народу, казначейство — мне!
— Ни, хлопчик! Це программа, дывысь, у антоновцев, а мы махновцы. «Земля народу, а воля и казначейство — нам». Оце яка наша платхворма!
Двести шомполов отсчитали. Аккуратный народ, без жульничества. Ровно!
— Вы, — говорят, — ще молоды, а тепе- рички наш лозунг запомните, бо упереди богато махновцев шарпаеть.
— Верно! У Александровска встречают. Человек сорок.
— Паспорт есть? Какой партии?
— «Земля народу, а воля и казначейство вам!»
— Дудки! — говорят: никакой земли народу не надо, все нам!
— А, вы, — спрашиваю, — не из махновцев будете?
— Нет, — говорят: — у нас программные разногласия. Мы Добрармия, а потому по доброму ложись и скидавай.
Не успел путем оправиться я, сижу с «дроздовцами» и прочими добровольцами в шашлычной на Темернике, большевики лезут.
— Кто такой?
— Такой-то, — говорю. — Пролетарского происхождения и даже в партию желаю вписаться.
А сам еле на ногах стою, за шкаф вездер- живаюсь от сплошного пьянства.
За эту неустойчивость в Чеку посадили.
Три месяца! Ровно! Потом семь месяцев за дезертирство, да четыре за золото, да три за спирт! Беда! Понятно: гражданская война!
А тут НЭП! Вздохнул я полными жабрами. Теперь, — думаю, — отдохну и за честную работу возьмусь! Спекульнул вот на Сушке кое-чем, достал за последнее домашнее барахло триста семьдесят рублев, комнатку снял, инструментов разных купил, — бостонку, вот, камень, красок, бумаги… Сижу, работаю. Хорошо выходит!!! Прямо душа радуется! Сижу и печатаю… Всю краску и бумагу стравил, три дня не ел: истратил-же все на производство, не пил, не спал, а вчера выхожу купить колбасы на свеженькие, — не берут!!!
— Не подходит, — говорят, — не всамделишная!
— Как?!
— Так! Оно, может, и лучше настоящей, только вместо «Рысыфысыры» надоть было «Сысысыры».
Кинулся я к себе, хватаю оригинал, и в обморок: с фальшивого червяка самые настоящие пять дней печатал.
Протест
— Конечно, я больше из Рабиса, — изображаю народ на спектаклях, но эти безобразия нам надо изжить.
К кодексу вполне присоединяюсь, но прошу сделать пункты, а то все будет по-старому.
Вчера подхожу к столовой на Кабанихином проулке, гляжу, — на афише напечатано:
Обеды от 1 до 6.
С этим надо в первую голову бороться. Рабочему человеку нельзя за обедом пять часов пыхтеть: мы не элементы.
И на первое были обозначены ленивые щи.
Не довольно ли нам прогулов и отгулов, чтобы еще поддаваться ленивой агитации?
И в смысле контр-революции тоже.
Подавал товарищ, хотя в красном платочке, но фартучек с уклоном и ботинки фасон «отрыв от масс»; а когда я уткнул нос в прейскурант.
Действительно, если князю Пoжapcкoм поставили памятник, то единственно по старости лет, как известному археологу, а Скобелев был генерал и угнетатель.
На второе — министров теперь нигде нет и не надо, а Оливье был, да весь вышел, и его «Эрмитаж» теперь «Дом Крестьянина».
Царской ухи я есть не желаю, потому что состою в профсоюзе и вообще довольно попили, временно можно и перестать.
Лапши монастырской я тоже не желаю, довольно затемнения желудка и мозгов опиумом, а кто был граф Строганов тоже известно.
Пускай в Антанте свои бефы ест вместе с кардиналами папы римского, а мы и со штей не помрем.
Насчет тараканов надо тоже пункт.
Им ровно нечего делать в штях, пускай живут в своей федерации за печкой, а в чужие дела не вмешиваются.
В рассуждении кошек я тоже протестую.
Кошки созданы для ловли насекомых: мышей и мышат, а из нее делают антрекот.