08.11.2005 г. 12:45 (время местное). Берлин.

Посольство России. Расходный склад техника–смотрителя

Носкова Андрея Георгиевича.

А жизнь–то налаживается… Еще месяц. Эти дураки поляки думают, что он не знает с кем имеет дело. Конспираторы х… Он вычислил, кто они и что хотят, сразу. Дурачье, примитив — его, старого геолога, надумали свалить выпивкой! Ха–ха. Даже подписку не взяли. Осталось наклониться и поднять деньги. А доказательств нет…

Все еще впереди. Его знания геологии, условий залегания руд в конкретной провинции им не нужны. Что поляки щеки надувают… Серьезные люди будут ему платить серьезно — за его знания. Это американцы — бизнес — сразу сообразили. Все дадут! Сами дадут, еще попросят и поклонятся. А я ведь только намекнул.

Открылась дверь, и улыбчивый здоровяк поздоровался.

— Привет, Георгич! Принес, как договаривались. Давай краску.

Гора выудил из штабеля, вершину которого венчало нечто в картоне, приготовленную на бартер краску. Торгпредовец ждал семью и берег деньги, а запасы водки еще присутствовали. Российский торговый стандарт. Стороны, казалось, были явно довольны итогами сделки.

— Георгич! Постарайся понять меня правильно! Дай очки посмотреть!

— На?!

— Нет не правильно понял…

Очки разместились на стеллаже. Пышкин не отличался дотошностью, но помнил: очки–то зачем ломать. И сторона, доставившая алкоголь, решила незначительно дополнить условия сделки и подправить ее итоги.

В тиши склада широкая, предположительно мягкая длань торговца описала значительную по диаметру дугу. Вертикально ориентированная ладошка здоровяка закончила свой путь в пространстве, совпадая с морщинистой мордочкой предателя. Сторона, соответствующая внутренней поверхности ладони капитана, соприкоснулась с морщинистым рельефом, покрытым серой ноздреватой кожей застарелого алкоголика, и погрузилась в глубину физиономии почти на полтора дюйма.

Физике силы упругости решительно воспротивилась природа человека. Возникший конфликт сил науки и организма преобразовался в кинетическую энергию. Энергия требовала точки приложения и нашла выход: щуплое тело предприимчивого идиота, с высокого старта продолжила траекторию — с той точки, в которой встретились ладошка и мордашка.

Изумленное итогами обмена тело предателя искало пристанища для переосмысления резко изменившихся условий сделки.

На складе хранились многие полезные для ремонта вещи. На вкус и цвет товарищей нет — выбор был сделан, и пустая башка Носкова врезалась в нечто в картоне, украшавшее ящики с гвоздями. Останки пропитых мозгов тренькнули о черепную коробку. Нечто дзинькнуло и осыпало павшего героя невидимого фронта осколками стекла. То были нетленные изделия Ирбитского стекольного завода. Графины, украшавшие столы и тумбочки всех учреждений Советского Союза. Раритеты знаменовали своим звоном начало конца карьеры предателя.

Основательный Виктор Степанович достал из кармана газету и аккуратно расстелил ее на ящике с хромпиком, приготовившись ждать.

Для павшего героя польской разведки время пролетело мгновенно: что вы хотите — нокаут. Но капитан просчитался и переоценил последствия применения своих практических навыков. Носкова били часто, и несостоятельный заемщик обладал богатейшей практикой реабилитации и не таких оплеух. Прошло всего четыре минуты.

Павший за Великую Польшу замычал и трепыхнулся. Капитан подал вперед мощную челюсть и приготовился отвечать на глупые и бестактные вопросы. Дуракам везет: Носков даже не порезался.

— Ты, ты фто? Кваска ховошая. Ты фто?

Степаныч решил приоткрыть карты и сделать вопросы, адекватными ситуации.

— Мне нужна не краска, а…

И не успел закончить фразу. Сказал же спокойным, успокаивающе–примирительным тоном. Как учили.

— Ну и что из этого получилось?!

Климов выиграл спор, но неверно вычислил время облажания. Для офицера контрразведки это непростительно. Общее время общения сторон, включая небытие, уже перевалило за шесть минут.

Ну что за мерзавец: всё, абсолютно всё, в пределах правил и этических норм потрошения предателя и, пожалуйста, — обосрался! Как теперь прикажете выстраивать отношения: в таких, теперь неравных, условиях продолжающихся переговоров?!

Степаныч по понятной причине заторопился.

— Говори, сука!

И хорошо, что Носков всегда плохо соображал.

Прозвучало как просьба.

— Фы щекист?

Отравленное миазмами ангельское терпение капитана иссякло. С мягкого баритона он перешел на грубый бас.

— Ах ты мразь! Мешать меня с этими пиджаками!! Оскорблять запахом!!! Да я тебя…

Мразь под занавес пукнула. Челюсть потерпевшего щелкнула, и он завизжал:

— Я ничего не знаю… Я…

Ну так переговоры не ведут. Моветон!

Обостренное чувство долга ведет к подвигу! Преодолевая газовый рубеж, капитан рывком встал, утвердился на толчковой ноге, выставив правую на максимальную длину, и опустил носок ботинка в район примерного расположения гениталий разбитого розалия.

Возникшие ощущения преобразовались в желания. Розалий решил, что уже выступил достойно, аплодисменты сорваны и пора сдаваться.

— Я все скажу. Но откуда Вы?

— Из Министерства культуры! Колись, сука!

— Хорошо, — ответствовал розалий, то есть сбрендил окончательно.