— Я готов исполнить приговор.

— Нет, эту операцию мы берем с Бальдо на себя. Бальдо он знает и расшифровывать кого-либо другого вряд ли имеет смысл. Я буду подстраховывать Бальдо. Он сообщил Паскутти, что на одну из римских окраин должны перебросить десять русских военнопленных, и попросил помочь перевезти их в Монтеротондо. Паскутти клюнул на это, сказав только, что с ним будет помощник — шофер, как ты сам понимаешь, видимо, полицейский агент. Расчет у нас простой: Паскутти наверняка постарается втереться к нам в доверие, чтобы узнать побольше. Поэтому заранее никому ничего рассказывать не станет. А нам терять с ним времени нельзя. В общем, на окраине машину буду ждать я… Теперь о тебе. Прошу и приказываю, Стефан, не предпринимать в эти дни никаких шагов. Посиди в своем «Руссикуме» и подумай, как можно обезвредить майора Хенке. Он начинает доставлять слишком много хлопот, и командование Сопротивления предложило с ним покончить. Далее, в связи с расстрелом немецкой комендатурой нескольких заложников полковник Молинари планирует на днях ответную акцию против эсэсовцев. Мы в ней не участвуем, но надо помочь его ребятам достать взрывчатку.

— Поможем. У Луиджи есть небольшой запас…

— Очень хорошо. У тебя еще есть какие дела на ближайшее время?

— Есть. Нужно побывать в театре «Одеон» и посмотреть, как ребята разбросают в конце спектакля антинацистские листовки. Текст я уже передал Людмиле. И как это немцы разрешили дать «На дне», понять не могу!

— Они, наверное, никогда не читали Горького.

— Сомневаюсь. Наши противники из гестапо — люди грамотные. Кстати, Людмила говорила, что к ней настойчиво пристает с разговорами старая торговка из винной лавочки: «Девушка, ваши соотечественники проливают кровь за свободу, а вы, молодая, полная энергии, сидите сложа руки».

— Может быть, пристает неспроста. Хотя…

— В том-то и дело, что «хотя». Мы, как саперы, ошибаемся только один раз. Иногда думаешь, что человек провокатор, а он оказывается честнейшим патриотом. Что ж, господин Паскутти объявил себя «сочувствующим» и, главное, все разумно доказал. Я отслужу молитву на очередном бдении в своей богадельне за упокой его черной души. Между прочим, господин мажордом, не мешало бы выпить по рюмке хорошего коньяка из запасов его превосходительства посла за успех твоей операции, Владимир. Я вынужден с огорчением заявить, что должен значительно сократить ваши запасы спиртного, синьор. Прошу ящик «Курвуазье».

— Опять «Курвуазье»? Да ты с ума сошел, Стефан!

— Нужно! Вернее, крайне необходимо! Последних троих русских я выручал на «мерседесе», принадлежавшем заместителю начальника специального отдела гестапо при римской военной комендатуре майору СС Петеру Коху. Тогда я тебе не рассказал всей этой истории. А она, в общем-то, заслуживала внимания. Помнишь историю с немецким интендантом Францем Нойманном?

— А, это тот, которого ты отправил на тот свет без пересадки с прямого поезда Берлин — Рим?

— Вот-вот. Его ведь в Риме никто не видел, а в этой суматохе искать интенданта не очень легко. Кстати, его мундир даже не пришлось перешивать. Покойный Франц был моего роста и такой же сутулый. Друзья лишь подчистили кое-что в его документах. И я стал не Нойманн, а Брюкке— майор Франц Брюкке. Ты знаешь, что немцы любят собираться в ресторане «Виноградник кардиналов». Я там тоже иногда бываю. Однажды, зайдя помыть руки, увидал стоящего спиной эсэсовца, который сам себе делал укол. Увидев меня, он ничуть не смутился. Мне достаточно было взглянуть в безумные зрачки господина офицера, чтобы понять его безразличие к моему появлению. Наркоманы все такие. А этот, судя по всему, в безнадежной стадии. Ты сталкивался с морфинистами, Владимир?

— Нет, не приходилось…

— Это страшная вещь. Все начинается или с любопытства, или с медицины.

— То есть как это — с медицины?

— Очень просто. Обезболивающий укол, который дает два часа передыха и необыкновенной легкости в теле. А потом боль возобновляется, и опять укол, и еще… Через короткое время человек уже не может обходиться без заветной ампулы. За нее он готов отдать все. Затем печальный финал. Но не в этом дело. Я не вдавался в подробности приобщения Петера Коха к армии морфинистов. Скорее всего, это было любопытство. Но мне показалось, что эсэсовец может оказаться не бесполезным для нас. Мы познакомились. Узнав, что я интендант, Кох с места в карьер попросил достать «для приятеля» морфий по любой цене. Я понял, что у него критическое положение. Ты же знаешь, что фельдшер нашего «Руссикума» мой большой друг. На другой день майор получил пару ампул. Ты бы видел, как у него задрожали руки! «Что тебе нужно?» — спросил он сразу же перейдя на «ты». «Автомобиль, желательно „мерседес“». — «Зачем?» — «Перепродать, чтобы в следующий раз достать тебе этого зелья еще…» — «Хорошо». На другой день я получил вполне приличный «мерседес», а Петер Кох стал моим закадычным «другом», почти что рабом. Теперь он попросил меня достать хорошего французского коньяку. У них намечается торжество по случаю дня рождения коменданта Рима. Я обещал ящик «Курвуазье» в обмен на несколько картин старых итальянцев, которые они «реквизировали» в одном частном музее, и личное приглашение принять участие в торжестве, понимаешь?

— Это очень опасно.

— Знаю. Но ведь ты едешь на встречу к синьору Паскутти тоже не для того, чтобы сыграть с ним партию в бочи! [6]

— Хорошо. Как вынесешь ящик?

— Придется опять по галерее в сопровождении крыс. Мне помогут ребята…

— Так, ну вроде всё. Операция с пленными переносится. Мы получили сведения, что их задержат в районе Номентаны недели на три. Поэтому побег нужно как следует подготовить. Значит, ты будешь в «Одеоне»?

— Да.

— Хорошо. После этого посиди в «Руссикуме», как я тебе сказал. Отдохни и подумай…

Перед входом в театр «Одеон» стояла большая толпа. Все спрашивали лишний билет. «На дне» Горького в дни гитлеровской оккупации! Несколько грузовиков с немецкими солдатами, стоявшими в переулках неподалеку от театра, никого особенно не волновали. Немцы вели себя смирно. Исполнитель роли Сатина в пьесе, Ренато Чиаленте, был встревожен: не пришла Людмила Южина — связная римского подполья, она должна была принести листовки… В конце спектакля верные ребята разбросали бы их с галерки…