— Разбудят твоего дядю, — с досадой говорит отец, мы с ним оба вскакиваем, чтобы проверить, кто пришел. Выглянув на лестницу мы видим, как Итэн открывает Морин Миллиган.

Мэнди стоит у двери, скрестив руки на груди.

— О, кого мы не ожидали здесь увидеть, — говорит она. Морин в своем монашеском одеянии переступает порог без стеснения и даже без приглашения.

— Да? Забавно, потому что твой брат искал меня в церкви, — говорит Морин.

— Здравствуй, тетя. Что тебя суда привело? — спрашивает папа максимально нейтрально, будто не его брат болен и, возможно, безумен.

— Пришла выторговать назад дочку? — фыркает Мэнди. — Это хорошо, потому что нам от тебя кое-что нужно.

— О, так вы еще не знаете, почему я пришла? — говорит Морин. — Прибытие заранее может быть хуже опоздания.

И именно в этот момент, у отца звонит телефон. Отец берет трубку и слушает что-то, что для меня слышится далеким и неразборчивым голосом его секретарши. Шерри? Брэнди? Лицо у отца совершенно не меняется, когда он спрашивает:

— Сколько?

И когда он спрашивает:

— Кто-нибудь остался?

И даже когда говорит:

— Спасибо, Шерил Ли. Свяжись, пожалуйста, с теми, с кем мы связываемся в таких случаях, и скажи им, что я буду у них завтра утром.

Папа выключает связь и говорит:

— Доминик пришел за мамой, явив собой чудо героизма и сыновний долг во плоти. Он вырезал охрану, а к ней вдобавок уничтожил почти всех наших зарождающихся медиумов.

— Доминик, — говорит Итэн. — Ведь профессиональный убийца, так, Райан?

— Да, — говорит папа спокойно. — Проблема в том, что судя по описаниям выживших, он делал физически невозможные вещи.

— И в том, — добавляет Морин. — Что это был не Доминик.

— А кто? — спрашивает Мэнди.

— Я не знаю, — и Морин впервые кажется отчаявшейся, взволнованной старушкой. — Но это не мой внук, и он забрал мою дочь.

— Но знаю я. Я хотел тебе, папа, рассказать, когда мы были у Мильтона.

— Хорошо. Ты нам и расскажешь, — кивает папа. — Морин, извини, но у нас нет времени и возможностей тебя утешить.

Но я говорю неожиданно жестко:

— Пусть она останется. Дело в ее внуке, в нашем дяде, во всех нас, и в ней тоже.

Пока я рассказываю им все, что говорила мне Зоуи, все молчат. Один только раз, когда я подбираюсь к той части, где Грэйди открывает для себя каннибализм, папа переспрашивает:

— Что-что?

— Для того, чтобы использовать темноту в реальности, он использовал человеческие плоть и кровь.

— А, хорошо. Чудесно.

— Папа!

Я рассказываю все, что говорила мне Зоуи Миллиган с невротичной аккуратностью, стараясь ничего не забыть, ни единой детальки, могущей оказаться решающей. Даже Мэнди не перебивает, и когда я заканчиваю, все они смотрят на меня, ожидая, что я продолжу.

— Все, — говорю я. — То есть, совсем все. Больше она ничего не сказала.

— То есть, бабуля не дала нам напутственных советов? — спрашивает Мэнди.

— Нет.

— И не намекнула на слабости Грэйди? — спрашивает Итэн.

Я качаю головой.

— И не сказала, что будет посильно нам помогать? — спрашивает Морин.

— Не сказала.

И только папа молчит и внимательно смотрит на меня, чуть склонив голову набок. Проходит секунд двадцать, прежде чем он спрашивает:

— Если Грэйди умрет, то что будет с тобой?

— Я не спросил.

— Я не удивлен.

Я прекрасно понимаю, что папа не может сделать выбор между братом и сыном, поэтому говорю излишне быстро:

— Но я спрошу.

Мэнди тогда пихает папу локтем в бок, говорит:

— Что насчет того, как Доминик вытащил Морриган, Райан?

— Сложно сказать, потому что Шерил Ли явно требуется консультация хорошего психолога, прежде чем она здравым образом сможет описать все, что произошло. Я понял только, что «как будто ад следует за ним». Морин, ты не хочешь рассмотреть кандидатуру моей секретарши в твою секту. По-моему, ее подход более перспективен у вас, чем у нас.

Но Морин не улыбается даже уголком губ, ее синие глаза сейчас очень темны, как темно бывает небо, когда начинается гроза.

— Я могу показать, — говорит она. — Вам всем. Нам нужно взяться за руки, если вы не возражаете. Так будет гораздо удобнее.

— Не переживай, тетушка, мы родственники, — успокаивает ее Мэнди.

— Нет, кстати, в этой семье, после рассказа Фрэнки, я больше никого за руку не держу, — смеется Итэн. В одной руке я сжимаю по-старушечьи мягкую лапку Морин, в другой папину руку, и закрываю глаза, готовый увидеть Доминика, который так впечатлил Шерри.