Распахнулся полог, появился, сверкая украшениями на одежде, на рукоятке кинжала, татарин лет под тридцать, шагнул сквозь строй танцорок.

— Великий хан! В город Кергедан прибыл какой-то атаман Ермак с большой дружиной казаков!

— Племянник Маметкул! Свет все больше гаснет в моих глазах. И скоро я совсем не буду видеть такую красоту Не отнимай у меня последних удовольствий…

— Строгановы снаряжают казаков для похода на тебя, хан!

— Этих невольниц прислал мне правитель Бухары, — спокойно сообщил Кучум, не реагируя на слова Маметкула.

Закончив танец, невольницы склонились ниц.

— Вон та башкирка, отец.

— Это не башкирка, а казашка. Возьми ее себе для утехи, сынок.

Молодой татарин встал, грубо дернул за косы молоденькую невольницу, повел из шатра.

Кучум сделал знак, остальных невольниц как ветром сдуло.

— Мне уже донесли про казаков, — сказал Кучум. — Только ныне я воевать с ними не буду.

— Но, великий хан… — воскликнул было Маметкул.

— Нынче мы нападем на город русского царя Чердынь, — повысил голос Кучум. — Воевода Чердыни князь Перепелицын обязательно прибывших казаков в помощь себе попросит. Строгановы отказать не посмеют. А там зима наступит — к нам не добраться. Войска на Чердынь поведет мой сын Алей. А ты, Маметкул, хорошенько готовь воинов для сражений с казаками в будущем году. Так ли я решил, карача?

— Ты, как всегда, мудр, хан, — угрюмый карача низко склонился в поклоне.

— Война потребует больших расходов, — проговорил Кучум. — Повелеваю — дань со всех сибирских улусов брать двойную!

— Великий… — промолвил робко один из приближенных. — Люди и без того стонут, трудно их держать в повиновении.

Взрыв ярости вдруг потряс Кучума.

— Сечь до смерти! Жечь огнем! Рвать лошадьми всех, кто ропщет, кто не повинуется! Пусть реки заполнятся кровью, а солнце навсегда потонет в дыму, но Сибирь будет покорна мне!

Около двух десятков малых, средних и больших стругов с поднятыми веслами и убранными парусами покачивались на воде.

А на берегу строгановские попы служили молебен. Перед ними было выстроено все казачье войско, 500 с лишним человек. Одеты они были по-разному, кто в казацких кафтанах, в мужицких зипунах и поддевках, в войлочных и бараньих лохматых шапках, простоволосые, но все здоровые, могутные, хорошо вооруженные — при саблях, здоровые, могутные, хорошо вооруженные — при саблях, пищалях, за кушаками — ножи, сбоку — пороховницы.

В разных местах покачивались на древках иконы и казацкие знамена, под которыми стояли бывшие холопы челядь бояр, обнищавшие крестьяне. Вся эта деклассированная вольница уже хмелела в предчувствии богатой добычи. Ермак, Иван Кольцо, другие атаманы и есаулы стояли впереди под иконой-знаменем дружины, на которой архангел Михаил, одетый в доспехи русского воина и восседавший на крылатом огненном коне, поражал копьем дракона.

Все трое Строгановых и Ермак прошлись перед казачьим войском, остановились.

Из-за лабаза вышло человек 50 стрельцов во главе с Анфимом заворихиным. Встали с краю.

— Эт что? Ваши приглядыши за мной будут? — спросил Ермак.

— Ты что, Ермак Тимофеич! — Семен Строганов обидчиво покачал головой. — Проводники и помощники тебе. Пушницу, всякий ясак с ними отправлять нам будешь… Ну, с Богом. Снарядили мы дружину твою вроде справно, а коней, сколь потребуется, тама брать будешь.

— До зимы с Кучумкой, глядишь и разделаешься, — сказал Никита.

— Грузитесь, — буднично сказал старший Строганов, опираясь на костыль.

Один за другим переполненные людьми и снаряжением струги выгребают от пристани на стремнину, там распускают паруса и убирают весла. Ветер ходко гонит лодки вниз по течению.

На последний струг садятся Ермак с Иваном Кольцом. Ермак оглянулся, снял шапку.

Трое на берегу стояли недвижно Лишь старый Семен чуть качнул бородой.

Подбегает стрелец, подает свернутую в трубку грамоту.

— От чердынского воеводы князя Василия Перепелицына.

Максим берет грамоту, разворачивает.

— Чего там? — спросил Семен.

— Кучумов царевич Алей к Чердыни подступил. Воевода помощи просит… Ермака-де пришлите с казаками.

— Ишь, прознал уже, царская лиса… Да иначе, отобьется как-нибудь Васька, — сказал Семен.

Струги меж тем уплывают все дальше. Вот уже передние стали уходить за излучину.

— А этот Ермак-то… Узнал я его, — усмехнулся вдруг Семен. — Ермошка эт Тимофеев, беглый холоп наш.

Никита вскинул изумленно брови. Максим произнес:

— Разбойничек разбойничками и верховодит!