— «Господь на небесах поставил престол Свой».

Чувствуя, как внутри у него все сводит от волнения и страха,

Рольф все же продолжал идти, помня только о том, ради чего он сюда пришел.

— «Благослови, душа моя, Господа!»

Рольф почувствовал, как его спина покрылась потом. Семь раз, сказала Аномия. Семь раз.

Почувствовав, что он не один, Феофил обернулся. Слегка нахмурившись, он с удивлением посмотрел на молодого воина. Потом он увидел, как тот вынул из–за пояса нож, и все понял.

Уже, Господи? О Господи Боже, уже сейчас?

Самый сильный из хаттов продолжал надвигаться на него, и Феофил повернулся к нему лицом, как тогда, в священной роще. У него и в мыслях не было бежать или защищаться, а на лице молодого человека отражались страдание и неуверенность.

— Ты можешь выбрать и другой путь, Рольф.

— Другого пути нет, — мрачно сказал тот и лишился дара речи, когда римлянин посмотрел ему в глаза. В глазах Феофила не было ни тени страха — только бесконечная жалость.

— Аномия обманывает тебя.

Рольф почувствовал, что слабеет, но был убежден в том, что Аномия права, говоря об этом человеке. Он действительно опасен.

— Я уже однажды предал свой народ, — сказал он и нанес первый удар, вонзив нож по рукоятку. — Я не могу предать его снова. — Когда римлянин отшатнулся назад, Рольф схватил его за окровавленную тунику, не давая ему упасть. Вынув нож, он снова занес его для удара. — Я не могу предать его снова, — захрипел он сквозь слезы.

Феофил поднял руки перед собой.

— Я прощаю тебя, Рольф.

В сердце Рольфа все перевернулось, когда он снова взглянул в глаза римлянину и увидел в них сострадание. Издав дикий крик, он снова вонзил в Феофила нож. Семь раз, сказала Аномия. Семь раз он должен был вонзить церемониальный нож в римлянина. Но внутри Рольфа все протестовало. Зачем так много, когда можно убить и одним ударом? Неужели он должен был вонзать нож снова и снова, чтобы доказать, каким он может быть жестоким? Или чтобы доказать свою верность?

Когда он вынул нож во второй раз, кровь хлынула из груди римлянина. Почувствовав себя плохо, Рольф отбросил нож, обхватил этого человека и упал с ним на влажную от утренней росы землю. Он вспомнил ту ночь в священной роще, когда римлянин мог убить его, но не сделал этого.

— Почему ты не защищался? — Руки Рольфа сжимали пропитанную кровью тунику римлянина. — Почему?

— Отрекись от Аномии, — прохрипел Феофил, — пока не поздно.

Рольф разжал руки и заплакал.

— Почему ты не защищался? Почему?

Феофил видел, как он мучается, и сжал ему руку.

— Обратись… — прохрипел он, — обратись к Иисусу.

Рольф вскочил на ноги. Он посмотрел на свои руки, на которых была кровь римлянина. И, повернувшись, бросился прочь.

Рицпа дошла до конца тропы, когда увидела, как Рольф бежит к лесу с противоположной стороны лощины. Ее это удивило, и она вошла в лощину, глядя в сторону грубенхауза. Рольф определенно не был тем человеком, который приходил к Феофилу, чтобы узнать о Господе.

Ночью Рицпа проснулась, почувствовав что–то неладное. Сцена с Аномией до сих пор была свежа в ее памяти, и она помолилась за Хельду и за тех неизвестных, которые приходили по ночам к Феофилу. Когда же она уснула, ей не давали покоя какие–то странные сны. Потом Рицпа снова проснулась среди ночи, испытывая необъяснимый страх за Феофила. Она разбудила Атрета и сказала, что пойдет к нему.

— Скоро рассветет. Не торопись.

— Нет, я пойду сейчас.

— Зачем?

— Не знаю, но надо. Пожалуйста, приходи туда как можно скорее.

— А как же Халев? — спросил Атрет, привставая и проводя руками по волосам. У него болела голова от меда, который он пил накануне вечером с Хольтом, Рудом и другими.

— Оставь его с матерью.

И вот теперь Рицпа стояла посреди утренней лощины, освещаемой восходящим солнцем, и внимательно оглядывалась вокруг, пытаясь отыскать Феофила. В грубенхаузе его не было, и на ее зов он не откликался. В конце концов, она нашла его в дальнем конце двора его дома, лежащим во влажной от росы траве.

— Нет!

Феофил стонал от боли, чувствуя, как с каждым ударом сердца силы покидают его. «Господи…» Он увидел стоящую над ним Рицпу, встающее за ее спиной солнце, потом Рицпа опустилась возле него на колени и попыталась приподнять его.

— Боже, — плакала она. — О Фео!

— Все в порядке, сестра моя, — сказал он. — Все хорошо.

— Атрет! — что есть силы закричала Рицпа, и слезы ручьем потекли по ее бледным щекам. — О Боже, прошу Тебя. — Она закрыла ладонью одну из ран Феофила, но поняла, что это бесполезно. — Атрет! Атрет!