Шрифт:
И Рицпа почувствовала в себе полную решимость поступать именно так, какие бы козни против нее ни строились.
50
— Прошло уже десять дней, Атрет, — сказала Фрейя и тут же увидела в глазах сына гневный огонек, ясное предостережение о том, что он не хочет говорить о своей жене. Но ей нужно было поговорить с ним о Рицпе. Для женщины, живущей в полном одиночестве в лесу, десять дней — большой срок. И Фрейя знала это. Она видела, как с каждым днем ее сын нервничает все больше и больше. Рицпе нечего было есть, кроме того, что могло расти в саду римлянина, но сколько она на этом протянет? Она осталась там совершенно беззащитной, и Фрейя чувствовала, как ее внутреннее духовное напряжение возросло настолько, что ей даже казалось, что дрожит воздух.
— Ты не можешь оставить ее там одну.
Атрет сидел бледный, его нервы были напряжены до предела. Он продолжал смотреть на огонь, стиснув зубы.
— Ты должен привести ее домой.
— Нет.
— Халеву нужна мать.
— У него есть ты.
— Но ему нужна она. И она нужна тебе.
Выругавшись, Атрет резко встал.
— Замолчи!
Он злился, но Фрейя видела, что он переживает за жену. Он ожидал, что Рицпа не выдержит и сдастся. Вернувшись с кремации, он передал Халева в руки Фрейи и сел перед костром. Когда мать спросила, где Рицпа, он сказал только:
— Она знает, кто это сделал, но не хочет говорить. Пока она не скажет, домой она не вернется. — Он сидел перед костром, а его мать стояла в недоумении. — Она придет, — сказал Атрет, обхватив правую ладонь левой. — Она будет здесь уже завтра утром.
Он ждал ее всю ночь. Когда наступило утро, он продолжал сидеть перед костром, так пристально глядя на пламя, что даже не услышал плача своего голодного сына. Фрейя отнесла Халева Марте, которая продолжала еще кормить Луизу. Ей хватило молока на двоих.
И вот теперь он огляделся.
— Где Халев? — спросил он, снова сверкнув глазами. — Ты отнесла его к Рицпе?
— Я отнесла его к Марте. Его еще не отняли от груди.
— Он уже достаточно вырос.
— Он и без того растерян и напуган.
— Как хочешь, — сказал Атрет, проведя пальцами по волосам. — Делай, что считаешь нужным, только не отдавай его Рицпе. Как бы она ни умоляла, не давай ей даже прикасаться к нему.
— Она ко мне не приходила. Она не умоляла. Она…
— Хватит! Смотри за мальчиком и оставь меня в покое!
Вар разнес по деревне весть о том, что Атрет выгнал Рицпу из дома, потому что она не захотела говорить ему, кто убил римлянина. Никто не понимал ее мотивов, и, в первую очередь, Вар, который разнес эту весть. И почему эта ионийка не хочет мстить за человека, который был ей так же дорог, как и Атрет? Это просто не укладывалось в голове. Ее логика не поддавалась никакому объяснению. Может быть, она сошла с ума от горя?
И только Атрет знал, что это не сумасшествие. Все дело в ее упрямстве. И, понимая это, сердился еще больше.
Жители деревни теперь практически ни о чем другом и не говорили, хотя и старались делать это так, чтобы Атрет не услышал.
На двенадцатый день Фрейя дождалась, когда Атрет с Юзипием уйдут на охоту. Потом она направилась по тропе, проторенной от их длинного дома до лощины, где был построен грубенхауз Феофила. Выйдя на поляну, она увидела Рицпу, работающую в саду. Та выглядела обыкновенно, как любая другая молодая женщина, занимающаяся повседневными хозяйственными делами, и только подойдя к ней ближе, Фрейя услышала, как Рицпа, пропалывая посадки, разговаривает сама с собой. Бедная женщина, наверное, сошла с ума.
— Рицпа? — осторожно окликнула Фрейя.
Та удивленно оглянулась, и Фрейя увидела на левой части ее лица ужасный желтеющий кровоподтек.
— Ты меня напугала, — сказала Рицпа и выпрямилась. Тыльной стороной ладони она убрала с лица свои темные волосы. — Тебя послал Атрет?
От взгляда Рицпы, в котором было столько надежды, у Фрейи защемило сердце.
— Нет.
— О-о, — тихо вздохнула Рицпа, посмотрев в сторону деревни. На какое–то мгновение она закрыла глаза, борясь со слезами, потом снова повернулась к Фрейе. Она почувствовала, что эта женщина испытывает неловкость и сострадание, и улыбнулась ей. — Как Халев?
— О нем заботится Марта.
Рицпа кивнула.
— Я знала, что в этом тебе можно довериться, — только и сказала она, и в ее улыбке было столько благодарности. Она не сказала ни слова протеста, жалобы или возмущения, но Фрейя понимала, каково ей здесь в полном одиночестве. Рицпа вовсе не была сумасшедшей. В ней была решимость настоять на своем. Она обладала своим видением жизни, и ее ничто не могло поколебать Фрейю охватило желание понять ее.
— Почему ты не говоришь Атрету, кто убил Феофила?