Шрифт:
Он вспомнил, как вышел из холостяцкого дома, потому что не хотел больше слушать весь этот гам, а хотел побыть в тишине и подумать.
Потом до него дошли какие–то неясные воспоминания об Аномии. Вспомнив это, он почувствовал, как его охватило какое–то смутное беспокойство.
— Атрет!
Ему ни с кем не хотелось разговаривать, но призыв показался таким тревожным, что он отозвался.
— Атрет! Ты где?
— Я здесь, — недовольно ответил он.
Перед ним появился Херигаст. Он тяжело дышал от долгого бега.
— Пойдем со мной. Гундрид и старейшины увели из грубенхауза твою жену.
— О чем ты говоришь? — спросил Атрет, чувствуя приступ тошноты. — Куда увели?
— В священную рощу, на допрос. Аномия сказала, что у нее были другие мужчины.
Сознание Атрета мгновенно прояснилось и заработало активнее. Он ведь предупреждал Рицпу никому здесь не говорить о своем прошлом, потому что прекрасно понимал, что за этим последует.
— Что ты сказал?
— Аномия сказала, будто ты рассказал ей о своей жене и о том, что до тебя у нее были другие мужчины.
Атрет тихо выругался и попытался подняться. С первой попытки это не получилось, и он снова тяжело опустился на землю. «Юлия!» Почему–то ему в голову врезалось горькое воспоминание о Юлии!
— Ты слышишь меня? — сказал Херигаст, схватив его за тунику и тряся что есть силы. — Они же убьют ее, если ты не скажешь, что Аномия лжет!
«Я никогда не солгу», — снова вспомнил Атрет слова Рицпы. И он знал, что она скажет правду, даже если это будет стоить ей жизни.
— О Боже, — произнес Атрет. — О Иисус, что же я натворил? — Он вырвался из рук Херигаста и побежал. На бегу он пытался вспомнить, что он наговорил такого, что Аномия могла бы обратить против Рицпы.
Наверное, он сказал достаточно для того, чтобы Рицпу могли убить.
Добежав до собрания, он протиснулся сквозь ряды воинов и оказался во внутреннем круге. Рицпа стояла посередине со связанными руками.
— Не говори ничего! — крикнул ей Атрет. — Не отвечай ни на какие вопросы!
Аномия быстро вышла в круг и указала на Атрета.
— Уведите его от нее! Она может околдовать его снова и заставить говорить все, что ей нужно!
Атрет почувствовал, как к нему подошли и положили руки на плечи.
— Уберите руки! — Атрет сопротивлялся, когда его пытались увести прочь. — Не отвечай на их обвинения, Рицпа! Не говори ничего! — Его сердце пронзила острая боль, когда он увидел в ее глазах бесконечное страдание. Он предал ее. Своими собственными устами он произнес слова, которые теперь обратились против нее.
— Атрет сам сказал мне, что она его околдовала! — обратилась Аномия к собранию, ее глаза сверкали, когда она смотрела на него.
— Ты ведьма!
Аномия наслаждалась гневом и яростью, которые видела на лице Атрета, и не скрывала своего злорадства. Пусть он пострадает за то равнодушие, которое он к ней проявил.
— Он сказал, что она даже не мать его сыну.
— Рицпа — мать Халева!
— Ты сам мне говорил, что его мать зовут Юлия! Ты сказал мне, что эта женщина взяла ребенка…
— Не слушайте ее! — Атрет изо всех сил боролся с воинами, которые держали его. Им на помощь подоспели другие, и толпа мужчин пыталась заставить Атрета опуститься на колени.
— И еще ты сказал, что она околдовала ребенка, чтобы он не сосал молоко ни у кого, кроме нее.
Рицпа взглянула на Атрета, и ему захотелось умереть.
— Я подтверждаю слова Атрета о том, что ты лжешь, — неожиданно раздался голос Рольфа, и все остолбенели, глядя, как он выходит в круг.
— Изменник! — закричала Аномия, злобно сверкнув на него глазами. — Ты смеешь сомневаться во мне, верховной жрице Тиваза?
— Да, смею, — сказал он. — И смею не только это! — Он указал на нее пальцем и обратился ко всему собранию. — Это Аномия послала меня убить римлянина! Это она задумала убийство. Не слушайте ее!
Атрет издал яростный крик и попытался освободиться.
— Это не я тебя посылала! Тебя посылал Тиваз. — Аномия чувствовала, что Гундрид повернулся и смотрит на нее. — На белом полотне был разыгран жребий, и эта честь выпала Рольфу. Римлянин был обманщиком! — Гундрид боялся ее, поэтому охотно согласился с ее словами.
— Римлянин сохранил мне жизнь! — во всеуслышание закричал Рольф.
— Только для того, чтобы одурачить нас, заставив поверить, что якобы он пришел к нам с миром! — презрительно сказала Аномия. — Он пришел, чтобы ослабить нас, заставить поверить в своего Бога, Который призывает прощать преступления, совершенные против нас! Разве мы можем забыть то, что Рим сделал с нами? Разве мы можем забыть тех, кто погиб, кого угнали в рабство, тех, кто стал калеками? — Она посмотрела в глаза каждому, зная, что людям нечего возразить против этих доводов и что ее слова дойдут до их сердец.