– Как ты, Василий?

– Ничего. Терпимо.

– Это хорошо, что ты в норме. Работы предстоит много, и про тебя уже спрашивали.

– Кто?

– Чекисты из штаба Сиверса. Завтра у них сбор. Будет постановка задачи по уничтожению контры в Ростове, когда мы в него войдем. Так что с утра пересядешь в бронепоезд командарма. Он позади нас идет, и через пару часов прибудет.

– Ясно.

Котов повернулся к бронепоезду, но неожиданно его внимание привлекло движение на водокачке. Люди, которые там возились, вели себе необычно. На верхушку они вытаскивали что-то тяжелое, и устанавливали свой груз на площадке. Присмотревшись повнимательней, Василий увидел, что это пулемет на треножнике, и его направляют прямо на теплушки с красногвардейцами и морской пехотой, которые стояли на соседних железнодорожных путях. Это было странно и, несмотря на то, что в голове у матроса была только погибшая любимая, а душа разрывалась на части от печали и тоски, он сообразил – дело не чисто. И спустя мгновение его подозрения были подтверждены тенями, которые скользили над рельсами как раз на границе тусклого света и ночной тьмы.

– Алексей, - расстегивая клапан кобуры с «кольтом», обратился чекист к Мокроусову, - пулеметчиков на водокачку ты посадил?

– Нет, - ответил командир моряков.

– Значит, к нам гости. Беляки.

– Где?!

Только Мокроусов это сказал, как над станцией разнесся характерный звук пулеметных очередей, и водокачка осветилась огоньками выстрелов. Вражеские пулеметчики, понимая, что бронепоезд им не повредить, занялись живой силой большевистских войск. Губительный свинец, посылаемый ими в красногвардейцев, прошелся по деревянным утепленным вагонам, которые были набиты спящими людьми: матросами, рабочими, солдатами, латышами, интернационалистами и прочими революционерами. И тут же одинокий пулемет поддержали сухие щелчки винтовочных выстрелов, а затем последовали взрывы ручных гранат. Военный моряк, который брал у Котова папироску, вскинув руки, упал на холодные рельсы. А чекист и Мокроусов, не дожидаясь, когда невидимый стрелок возьмет их на мушку, шмыгнули внутрь бронепоезда.

Вражеский пулемет строчил без остановки. Одну ленту высадил и тут же, практически без перерыва, пошла вторая. Необходимо действовать, отбить беляков, и моряки не зевали. Командир черноморцев начал отдавать приказы, а Котов рванулся к ближайшей пулеметной башне. Расчет уже был на месте, моряки ждали четких указаний, и Василий, приникнув к смотровой щели, осмотрелся и взял командование на себя:

– Цель водокачка! Сбить вражеский пулемет!

Башня наполнилась грохотом. Огненные плети тяжелого пулемета из бронепоезда потянулись к вышке с большой бочкой наверху. Горячие гильзы потоком посыпались в специальный мешок, а небольшое пространство металлического укрытия наполнилось едким пороховым дымом. Очередь! Еще одна! И третья все же достала проклятых старорежимников. Пулемет белогвардейцев заткнулся, и с вышки наземь полетели два тела. Одновременно с этим началось отступление вражеской пехоты, которая обстреляла эшелоны, закидала пару теплушек гранатами, подожгла несколько строений и исчезла в оврагах за Каменоломнями.

Проводив беляков несколькими очередями, башенный пулемет бронепоезда замолчал. Зато бахнуло носовое орудие и где-то в полях вспыхнуло, а затем практически сразу погасло световое облачко одиночного взрыва.

По внутренней связи бронепоезда пошли команды Мокроусова прекратить стрельбу. Но это не касалось пехоты, которая высыпала из эшелонов, рассредоточилась вдоль железнодорожного полотна, почем зря жгла патроны и вела интенсивный огонь в темноту. Впрочем, в том, что противник сделал свое черное дело и отступил, красные командиры разобрались быстро. Огонь прекратился. За станцию выдвинулись боевые дозоры, и Котов опять оказался на перроне. Рядом с ним возникли бывшие с ним на кладбище в Зверево товарищи, и с пистолетом в руке он побежал к водокачке. Ему был нужен хотя бы один живой враг, который мог рассказать, кто осмелился напасть на матросов и действовал так нагло.

Котову повезло. Под водокачкой лежали два человека, расчет вражеского пулемета. Один был искромсан пулями и уже не дышал, а вот другой пока еще жил. Подволакивая ногу и прижимая к груди пробитый бок, он пытался уползти в темноту, но сделать этого не сумел. Матросы налетели на него и отобрали у оглушенного падением с водокачки беляка пистолет. После чего, по команде Котова, они подхватили его под руки и поволокли на станцию. И здесь без всяких переходов, в небольшом грязном станционном зале, в который сквозь выбитые окна проникали отблески огня от горящего угольного склада, он начал допрос.

На золотопогонника, щуплого и похожего на птенчика юношу в рваной шинели с погонами прапорщика, обрушился град ударов. Опытные матросы били его по искалеченной ноге и подраненному боку. Все делалось быстро, и чекист, не давая пленнику опомниться, задавал ему вопросы, на которые тот не мог не ответить:

– Кто ты?! Имя?! Фамилия?! Звание?! Отряд?!

Младший офицер выл от боли, мало что соображал и отвечал сквозь стоны:

– Прапорщик Иван Завьялов... Офицерская полурота Чернецовского отряда...

– Сколько вас было!?
– услышав про чернецовцев, радостно оскалившись, прокричал Котов.

– Много...

Новые удары, не настолько сильные чтобы человек провалился в спасительное забытье, но достаточные, для того чтобы разговорить его, посыпались на партизана, и Завьялов промычал:

– Двадцать пять человек... Арьергард отряда...

– Кто командовал!?

– Есаул Лазарев.

– Четыре дня назад ты был в Зверево!?

– Да.

– Разведчиков наших расстреливал!?

Завьялов замолчал, поднял на Котова глаза и, конечно же, заметил, с какой лютой ненавистью смотрит на него матрос. Затем он моргнул и, видимо, решив одним махом избавиться от мучений, которые его ожидали, чтобы спровоцировать чекиста на необдуманные действия, в запале, выдохнул:

– Было такое. Расстреливал. И не только. Шлюху вашу первый под себя подмял. Понял!? А она ничего, хороша была. Сначала сопротивлялась, тварь. А потом даже стонала от удовольствия...

От таких злых слов в глазах Василия потемнело. «Кольт» сам собой оказался в его руке. Черное дуло уставилось в лоб прапорщика и выплеснуло из себя огонь. Завьялов, во лбу которого появилась дырка, дернулся всем телом и замер, а матрос продолжал стрелять в него до тех пор, пока в барабане не закончились патроны.