ИЮНЬ

Понадеявшись на то, что Сьюзен еще находится в отеле, я прошу Анну отвезти меня туда и звоню свекрови из вестибюля. Я хочу лишить ее возможности дать мне отворот-поворот, и понимаю, что правильно поступила. Ее тон ясно показывает, что будь у нее такая возможность, она бы избежала встречи со мной. Анна идет в бар, а я отправляюсь на лифте в 913-й номер.

При приближении к двери Сьюзен у меня начинают потеть ладони. Я не знаю, как убедить ее, как отстоять пожелания Бена и донести их до его матери. Я вдруг понимаю, что хочу понравиться свекрови. Если не брать в расчет всего, что случилось в последнее время, эта женщина вырастила и воспитала моего мужа. Она создала его из ничего, и в глубине души я люблю ее за это. Но я не могу забыть о том, что случилось. Каждое мгновение каждого дня смердит случившимся. Оно не случилось и прошло. Оно происходит сейчас.

Я тихо стучу в дверь, и Сьюзен сразу же ее открывает.

— Здравствуй, Элси, — говорит она.

На ней облегающие темные джинсы с широким ремнем и серая рубашка под коричневой кофтой. Она выглядит моложе своих шестидесяти — подтянутой, здоровой, но, несмотря на это, убитой горем. Сьюзен плакала — это видно. Волосы не чесаны и не уложены. На лице нет макияжа. Она выглядит измученной.

— Здравствуй, Сьюзен, — отвечаю я, заходя в номер.

— Чем я могу тебе помочь?

Ее номер больше походит на просторную квартиру. Тут есть огромный балкон. Гостиная выдержана в кремовых тонах. Ковер на вид так мягок, что боишься на него ступить в туфлях, но я не чувствую себя достаточно комфортно, чтобы как у себя дома разуться. У меня сложилось впечатление, что Сьюзен хочет, чтобы я ходила вокруг нее на цыпочках и извинялась за само свое существование. Даже ее ковер будто взывает к тому же.

— Я… — начинаю я и замолкаю. Не знаю, следует ли мне в подобной ситуации начать издалека или лучше сразу перейти к насущному вопросу. Как можно сразу к нему перейти, когда этот «насущный вопрос» — останки твоего собственного мужа? Останки ее сына? — Я встречалась сегодня утром с мистером Павликом, — наконец произношу я. Достаточно близко к делу, но не прямо в лоб.

— Хорошо.

Сьюзен стоит у дивана. Она не садится и не приглашает сесть меня. Свекровь не хочет, чтобы я здесь задерживалась, а я не знаю, как этот разговор сделать коротким. В итоге, я решаю просто сказать всё, как есть:

— Бен хотел быть похороненным в земле. Мне казалось, мы обсудили этот вопрос.

Сьюзен слегка меняет позу, расслабленно, небрежно, словно этот разговор не особенно важен для нее, словно он не пугает ее так же, как пугает меня. И я понимаю, что она не собирается выслушивать меня. Она спокойна, так как знает, что в конечном итоге всё будет по ее.

— Ближе к делу, Элси, — говорит она, проводя ладонями по длинным каштановым волосам. Седина у макушки едва видна и заметна, если только смотреть на нее вблизи.

— Мистер Павлик сказал, что тело Бена кремируют.

— Верно, — кивает свекровь, ничего не объясняя. Ее непринужденный тон, лишенный эмоций, волнения, боли начинает меня раздражать. Ее самообладание и спокойствие будто плевок мне в лицо.

— Он не этого хотел, Сьюзен. Я говорю вам, что он хотел другого. Для вас это совсем неважно? — Я пытаюсь быть вежливой с матерью любимого мной мужчины. — Вам безразлично, чего хотел Бен?

Сьюзен скрещивает руки на груди и переносит вес с ноги на ногу.

— Не надо говорить мне о моем собственном сыне, ладно, Элси? Я воспитала его. Я знаю, чего он хотел.

— Вообще-то, не знаете. Не знаете! Я разговаривала с ним об этом два месяца назад.

— А я говорила с ним об этом всю его жизнь. Я его мать. Это не я повстречала его всего каких-то пару-тройку месяцев назад. Да кто ты такая, чтобы говорить мне о моем собственном сыне?

— Я его жена, Сьюзен. Я не знаю, как еще донести это до вас.

Нехорошо это прозвучало.

— Я никогда не слышала о тебе! — всплескивает руками свекровь. — Где брачное свидетельство? Я не знаю тебя, а ты стоишь здесь и указываешь мне, что нужно делать с останками моего единственного сына? Прекрати. Я серьезно. Ты всего лишь короткий эпизод в жизни моего сына. А я — его мать!

— Я понимаю, что вы его мама…

Она обрывает меня, наклонившись вперед и тыча пальцем мне в лицо. Самообладание покидает ее, с лица сходит спокойствие:

— Послушай меня. Я не знаю тебя и не доверяю тебе. Мой сын будет кремирован, Элси. Так же, как его отец и мои родители. И в следующий раз подумай хорошенько, прежде чем указывать мне, что делать с собственным сыном.

— Вы возложили организацию похорон на меня, Сьюзен! Не в силах были заниматься этим сами и взвалили это на меня! Сначала вы не даете забрать мне его бумажник и ключи — ключи от моего собственного дома! — а потом внезапно решаете скинуть похороны на меня. Когда же я пытаюсь всё организовать, вы начинаете руководить всем из-за кулисья. Вы даже не уехали из Лос-Анджелеса. Вам нет нужды оставаться в отеле, Сьюзен. Вы можете вернуться к себе домой. Почему вы всё еще здесь? — Я не даю ей ответить. — Хотите мучить себя, потому что Бен не рассказал вам о том, что женился? Так мучайте! Мне плевать! Только не надо кидаться из крайности в крайность. Для меня это невыносимо.

— Мне совершенно безразлично, что тебе там невыносимо, Элси, — отвечает Сьюзен. — Хочешь верь, хочешь — нет.

Я напоминаю себе, что этой женщине сейчас больно. Эта женщина потеряла последнего близкого ей человека.

— Вы можете отрицать очевидное сколько угодно, Сьюзен. Можете думать, что я безумная, врущая вам лунатичка. Можете цепляться за мысль, что ваш сын никогда бы не сделал ничего без вашего ведома, но это не изменит того, что я вышла за него замуж, и что он не хотел, чтобы его кремировали. Не сжигайте тело своего сына только потому, что ненавидите меня.