Она глубоко вздохнула, игнорируя спешащее сердце.

– Твои вопросы бессмысленны для меня, и я не буду на них отвечать.

– Ты убила Миленью, - сказал Тимофей без вопросов в тоне.

– Ты уверен в этом?

Он изучал её, не обращая внимания на движения.

– Ты выпила её магию. Алексиус научил тебя. Очень умно. Кажется, он контролировал свою волю лучше, чем я думал.

– Ты… - она остановилась, потому что поняла, что Тимофей знал о том, что было ночью в храме. В этом сне он мог читать её мысли и видеть воспоминания. Хранители могут это делать? Алексиус мог?

– Нет, он не мог, - ответил Тимофей на её вопрос. – Хотя он был древний для тебя, Алексиус – самый молодой среди нас. Однако, я старше. Я один из первых бессмертных, созданных для защиты Родичей и всего вне Убежища.

– И Миленья, - сказала она.

Он кивнул.

– Сначала нас было шестеро.

– И ты последний, - она подняла голову. – Так много бессмертных.

– Мы бессмертны, но не нерушимы.

– Спасибо за напоминание, - сказала Люция, и её грудь заболела от воспоминания об Алексиусе.

– Каян обманывает тебя. Он не заботится о тебе. Он тобой манипулирует.

– Он не манипулирует мной. Я сама согласилась ему помочь.

– Таким образом, оказывается, Люция Дамора способна говорить правду, - он покачал головой, а после посмотрел на Люцию с жалостью. – Ты наполнена гневом, болью, горем. Тем не менее, вместо того, чтобы эти эмоции прошли через тебя и сделали тебя сильнее, ты выливаешь их на весь мир, чтобы другие испытали твою боль.

– Мы закончили? – отрезала Люция, пытаясь не думать ни о чём правдивом, что Тимофей мог бы использовать против неё. – Мне очень скучно.

– Ты думаешь, что созданная тобой броня защитит тебя, но это только отвлекает. Под нею ты всё та же испорченная и эгоистичная девчонка.

Её рот открылся. Если б она могла воззвать к магии, он бы вспыхнул сейчас.

– Каян прав, - прорычала она. – Ты как Миленья. И ты заслуживаешь быть уничтоженным настолько, насколько и она. Хотя, полагаю, твоя смерть для тебя не будет удивлением?

– Ты думаешь, я удивился смерти Миленьи, дитя?

– Хватит называть меня дитём, - прошипела она.

– Я видел её смерть, - сказал он, шагая по лабиринту. – Я видел её семнадцать лет назад.

– Ты видел её? – она нахмурилась. – Ты можешь видеть будущее?

– Иногда.

Люция не могла дождаться, когда уйдёт от этого монстра и вернётся к Каяну, но теперь ей стало интересно. Чем больше она о нём узнает, тем больше у неё будет власти, когда они встретятся во плоти.

– Все пророки, как и ты? – спросила она. – Мой отец полагал, что Миленья могла видеть его будущее и могущество, если б он слышался. Тем не менее, она не видела его судьбу.

– Миленья не имела зрения. Если б и имела, то была б другой.

– Таким образом, ты счастливчик?

– Счастливчик? – он не улыбнулся. Его выражение осталось жалобным, когда он смотрел на неё древними золотыми глазами на совершенно молодом лице. – Когда была украдена магия Эвы, я получил её наследие – пророчества. Я единственный в святилище, кто мог увидеть все возможные варианты будущего, что постоянно пересекали моё зрение возможными вариантами.

– Возможными вариантами? – сказала Люция.

Его челюсть напряглась.

– Выбор, дитя. Свобода выбора всё меняет. Например, ты выбрала помочь Родичу Огня в его стремлении уничтожить меня. Этот выбор определил наши судьбы.

– Ты видел его? Моё будущее?

– Я видел достаточно.

– Поделишься чем-нибудь?

– Нет.

Она чувствовала, как тело напряглось от ярости.

– Тогда, уверена, ты видел день, когда мы с Каяном найдём нужное колесо.

– О, Дитя… Ты так глубоко, что даже не знаешь, что тонешь. Ты права, я послал людей, чтобы замедлить вас. Но не остановить вас. Не убить.

Она резко выдохнула, не понимая причин исповеди Тимофея и значения этого, если это правда.

– Я послал моих людей и с другой целью. Миссии для изменения определённых видений, что я считаю неприемлемыми или приносящими ущерб всему, что я защищаю. Смертные ненадёжны. Они глупые существа, что танцуют к своей смерти с каждым идиотским решением. Но это не меняет факта, что каждая смертная жизнь драгоценна. Некоторые смертные требуют больше защиты, чем остальные.

– Смертные, как я?