— Чё опять задумал?

— На Соленое! — крякнул подросток, впрягаясь в оглобли.

На Соленом озере, в трех верстах от деревни, сутки палил костер, вываривая из тяжелой, перенасыщенной воды соль, за которую подчас шла бойня в сельпо. Соль отнес в заплечном мешке за пятьдесят километров в районный поселок — на станцию, сбыл за деньги. Принес обратно кусок лежалой мануфактуры, гостинцев. Конфеты бабка спрятала в сундук до осени — угощать старух и мальчишек, которых каждый год созывала на помочи — копать огород. Пластались с картошкой допоздна, просушивая на солнышке, ссыпали по деревянному желобу в подполье и в погреб. Угощала бабка не по военному времени, сытно, подносила старушонкам и подросткам брагу, выстоянную на хмелю да приправленную для крепости табаком. Наутро люди маялись головами, кряхтели, тяжело отдираясь от печек, ползли в одиночку копать свои огороды. Младшая дочь бабки, Игнашкина тетка, тоже ухряпанная на давешней помочи, кричала через улицу, завидев мать во дворе:

— Подкулачница!

Бойкая на язык, работящая, как и мать, она с ней постоянно не ладила, укоряла достатком, у самой-то его не было, как ни билась в колхозе и дома.

— Опять выпряглась! — утиралась платком старушка. Обижаться не обижалась на дочь.

Так и рос Игнаха под крылом бабки, на виду деревни. Выправился в крепенького, невысокого росточком мужика. Работать ему все же пришлось, ворочал он эту работу умело, но окрепшая тяга к барышничеству долго не задерживала его на одном месте. Перед рыбзаводом значился егерем большого заказника, в южном приказахстанском районе, где в летнюю пору гнездилась птица, размножалась ондатра, водились в камышах и кабаны. Платили за должность мало, поэтому охранять заказник деревенские не шли. Игнаха Яремин, вернувшийся только с лесоразработок, откуда-то с севера, смекнул, что за место можно пока зацепиться. Вкопал у озера столбы с дощечками, где половой краской вывел грозное предупреждение: «Заказник. Стрелять запрещается» — и победно объехал на выданном в охотничьей конторе мотоцикле вокруг. Поправил топчан в избушке, переложил печь, заряженное ружье повесил на штыри под потолком, зажил. К той поре Игнаха дважды женился, но обе супруги не привыкли к нему, махнул рукой на семейный очаг, а разжигал под вечер свой, холостяцкий.

Не успел окопаться на свежем месте, как нагрянули гости из района: начальство с шофером. Поговорили для приличия о местной фауне — чирках, чернетях, журавлях и цаплях…

— Вот пеликаны поселились. Раньше, слыхал, не было, — блеснул эрудицией егерь.

Водитель распечатал бутылку, набулькал в кружки.

— За пеликанов! — провозгласило тост начальство.

Игнаха сплавал на лодке, начерпал из садка два ведерка крупных с золотистой чешуей карасей, высыпал в багажник «газика», устланный травой. Денег гости не предложили, оставив на столе вторую непочатую бутылку белой, пообещав наведаться снова и наказав чужих в заказнике не принимать никого.

Игнаха молча кивнул, опершись на обсыхающее весло, долго с неприязнью смотрел вслед машине.

— И этим надо! — матюгнулся он, торкнув за собой дверью избушки.

На рыбе Игнаха много не разжился, зато с началом ледостава наладил капканы, насторожил у входов в ондатровые хатки. Выполнив небольшой для заказчика план по пушнине, сбывал шкурки ондатр левакам. Те платили дороже. В кармане захрустели и крупные деньги. Послал перевод бабке, ей уж подкатывало под восемьдесят, но она все еще жаловалась: нет отягу! Весной Яремина командировали на совещание егерей в областной город. Приехал он за день раньше, в воскресенье, отправился на толкучку поискать поршневые кольца для мотоцикла, приближался сезон. Толпа, запрудившая окрестные улицы, вынесла его к клеткам с попугайчиками и щеглами, у которых дежурили бойкие пацаны. Рядом продавали кофты, брюки, пуговицы, лежалые костюмы, линялые ковры, фарфоровые куклы, потрепанные учебники, топорища к колунам — черт-те что не вынес на торг городской воскресный люд. А вот поршневых колец Игнаха так и не подобрал. Затертый, смятый, очутился он наконец у выхода с торговой площади, и тут на него насел парень:

— Слышь, земляк, продай!

— Каво? — не понял Игнаха.

— Ондатровая? — ткнул он пальцем в его головной убор.

— Ну! А что?

— Покупаю, говорю. Восемьдесят рэ, согласен?

Игнаха опешил от таких денег за шапку, он недавно сшил ее по знакомству в районе, но отрицательно мотнул головой.

— А в деревню я в чем заявлюсь, космачом, что ли?

— Я те свою дам! Во! — парень мигом нахлобучил на Игнахину голову кургузую полукепку с козырьком и блестящими пряжками ремешков. — Шик! А мне, понимаешь, на север лететь обратно.

— Ты это, э-э, отдай, отдай-ка, — потянулся Яремин за своей ондатровой. — На фрица, знать, в твоей похожу?

— Ну, кусок даю, соглашайся! — взмолился парень.

— Кусок? Это как? Тыща, что ли?

— Тыща… По — старому.

— Давай, — согласился Игнаха и нахлобучил на глаза козырек.

— Весь базар, понимаешь, обошел, — доверительно сообщил парень, — нету. Или мода до вас не дошла, или расхватали пораньше. Ну, бывай!

Домой вернулся Игнаха «фрицем», но на людях носил обычную кепку, фрицевскую надевал только на озере.

А дни шли. Отсвистела чирочьими крылышками над озеринами заказника парная недолгая весна. Утихомирилась на ближних увалах, откатилась моторным громом посевная, и забелели от нестерпимого июньского зноя перепаханные низинные солончаки. Лето. Мухота. Оводы. Ближе к воде, в займищах, повымахали осока и молодой сочный камыш, не успевший еще задубеть и заматереть тяжелой бамбуковой плотью. Игнаха, отладив косу, косил по утрам вблизи избушки — сгодится на продажу, — поскольку времени было невпроворот до ноябрьских морозов, когда нагулявшие за лето тело на хрустких сахарных шилышках выматереют водяные зверьки, подрастет приплод, можно будет начать… Игнаха обдумал в подробностях, с заглядом вперед, как он начнет свое «предприятие». Конечно, с планом, что спустят для заказника, он управится за месяц, зато потом, в середине зимы, ондатра пойдет первым сортом, с плотной мездрой и золотистым ворсом на спинках, в самый раз для шапок и воротников.

Ондатра в то лето плодилась хорошо, и, если не подохнет от эпидемии какой-нибудь, думал Игнаха, достанется шкурок на доху и английской королеве. Мысль эта забавляла егеря — как-то узнал он от словоохотливого приемщика пушнины, что шкурки с Комской пушной базы идут прямым ходом за границу, и английской королеве приглянулся ондатровый мех.

Постоянно наведывались районные гости. Завертывал и старший охотовед.

— Смотри, — строго предупреждал он. — Начали шастать с мелкашками браконьеры, перебьют ондатру. Может, тебе карабин на складе получить?