— Я понял, дедушка. Только где ж я границу перейду?

— Границу? Зачем тебе граница? Ты сейчас на туркменской земле.

— Но ведь я же пересек границу, когда шел сюда, — Сердар удивленно взглянул на старика.

— Ну и что ж? Пересек, а потом и сам не заметил, как снова на нашей земле очутился. Тут пески, там пески, поди разбери!

— Тогда хорошо! Тогда, значит, близко до колодца! Спасибо вам за вашу доброту. Будьте здоровы, дедушка!

— Счастливой тебе встречи с отцом! Иди, спокойно, верблюжонок! В этих местах волки иногда попадаются Повстречаешь — не пугайся их, пускай они боятся. От храброго любой зверь бежит. У человека на темени особые волоски есть — волоски Азраила, хищным зверям они видятся горящими, потому, как бы ни силен был зверь, он все равно бежит от человека. Но только от смелого. Потому что у труса Азраиловы волоски не светятся, гаснут, и тогда уже он беззащитен: любой зверь, любая хищная птица может одолеть его. Не страшись зверя, сынок, и он сам тебя испугается.

Выполняя данное мальчику обещание, Джума-ага два дня держал отару вблизи границы. Сердар не показывался. Как помахал ему последний раз тельпеком, перевалил через высокий бархан, так больше его Джума-ага и не видел. Прошло уже около недели. Где он сейчас, бедняга? Все ходит, разыскивая отца, или, обессиленный жаждой и голодом, упал где-нибудь у бархана и нет у него сил подняться?.. Что, если мальчик навсегда исчез за тем холмом? Что, если, не найдя отца, сгинет отрок в чужом краю, в омуте неправедной жизни?..

Когда Джума-ага, добрыми напутствиями проводив Сердара, глядел ему вслед, в его сердце не было боязни, он не сомневался, что этот смелый, решительный мальчик непременно достигнет цели. А вот теперь, когда прошла уже неделя, страх охватил его душу, и старик не мог думать ни о чем, кроме опасностей, которые со всех сторон подстерегают путника в песках.

Как хотелось Джуме-ага вернуть мальчика, остановить его: «Стой, Сердар! Не ходи, вернись! Такой путь не под силу ребенку!» Но что проку кричать — кто в этой бескрайней пустыне может услышать его голос? «Аллах милосердный, что я натворил?! Куда я отправил дитя, малое беззащитное дитя? Верни мне его, всеблагой! Я принесу в жертву еще одного барана! — Джума-ага молитвенно провел рукой по лицу и забрал бороду в горсть. — Аллах милосердный, я слышал, что ты не можешь отринуть мольбу человека, сорок лет пасшего в пустыне овец. Исполни, о всемилостивейший, единственную мою просьбу, и больше я никогда не стану докучать тебе мольбами! Спаси Сердара! Верни его мне. Бессовестный, бесчестный бай осиротил ребенка, отнял у него отца. Не допусти же, всевышний, чтоб ясноглазый ребенок по вине неразумного раба твоего сгинул в пустыне или пропал на той стороне, разлученный с родимой землей!»

Овцы брели медленно, пощипывая чахлую траву, и только к ночи отара добралась до колодца.

Когда они с Сердаром уходили, на стане никого не оставалось, и Джума-ага удивился, еще издали завидев огонь. «Неужто Сердар вернулся? Аллах милосердный! Значит, я зря тревожился — мальчик здесь? Да, сидит кто-то! Это он! Вернулся!»

Уверенный, что аллах внял его молитве, что все окончилось успешно и это Сердар ждет его у костра, Джума-ага птицей летел к своему шалашу. Как быстро услышал аллах его мольбу! Значит, он, сорок лет пасший в песках овец, и впрямь любим всевышним.

Торопясь быстрей добраться до костра, чабан то вскидывал на плечо свой кривой посох, то бежал, волоча его по земле.

— Сердар! — крикнул он еще издали. — Сердар!

— Здравствуй, хозяин! — услышал Джума-ага, и темная фигура поднялась от костра. Это был не Сердар.

Чабана словно студеной водой окатили. Медленно волоча посох, который только что так весело вскидывал на плечо, направился он к костру. И узнал Пермана. Джума-ага не спросил о Сердаре: его все еще не оставляла надежда, что мальчик здесь, — может, за дровишками пошел…

— С благополучным тебя возвращением, Перман! — сказал он, поглядывая по сторонам. — Да пошлет тебе аллах удачу!

— Спасибо, да воздаст тебе аллах милосердный! Вот вернулся. Как говорится, пропавший вернется, мертвый — никогда. Слава аллаху, довелось наконец увидеть родные края.

— Долгонько ты пропадал! Или уж больно хорошо там?

— Эх, Джума-ага, лучше быть нищим дома, чем падишахом в Египте.

— Это верно. Зайцу и то родной холмик дорог. А городов в той стране не пришлось тебе повидать?

— Какие там города: отара да пастбища, пастбища да отара…

— А чего ж так долго не возвращался?

— Хозяин не отпускал.

— А ты бы бросил скотину на подпаска — да и домой!

— Так он хитер — расчет не давал. Как уйти с пустыми руками? Дома-то дети ждут. Да и совести у меня не хватало — скотину бросить…

— Ну ладно, что теперь говорить. Вернулся, и слава богу. — Джума-ага замолчал, не зная, на что решиться. Если Сердар ушел за дровами, пора бы уж ему возвратиться. — А Сердар здесь? — спросил он, набравшись духу.

— Какой Сердар?

— Да твой сын.

— Откуда ж ему взяться на твоем стане? — удивленно спросил Перман, недоумевая, почему чабану известно имя его сына.

Теперь Джума-ага понял наконец, что случилось. Перман вернулся, а мальчика нет — сгинул в чужой стране, так и не найдя отца. И он, старый Джума, он должен сейчас же, немедля поведать Перману об этом.

— Вот как оно все оборачивается… — не глядя на гостя, пробормотал чабан. — Думал, освежуем сейчас барашка, пир устроим по случаю счастливого твоего возвращения, да не тут-то было… Нет у меня желания шашлык есть, во рту — как отраву пил, тебе расскажу — с тобой то же будет.