— Учителя здешние ему не подходят! Учености мало! Ты одолей, что они знают, потом хоть в Москву уезжай.

— А что, может, и в Москву поеду: всю жизнь за Мары держаться не буду! Подумаешь — Мары! Хоть один ученый ахун учился здесь? Все в Бухару уезжали!

— Ха! Он ахуном надумал стать! — Гандым хлопнул себя по коленям. — Салам-алейкум, ахун-ага!

— А чего вы гогочете? — Сердар обиженно передернул плечами. — Ничего тут смешного нет. Вам от мамочки уезжать страшно. Кто будет каждую пятницу по головке гладить? Чурек тепленький в рот совать? Ну и держитесь всю жизнь за материн подол!

— Конечно, тебе без разницы: что в Мары, что в Ташкенте. Тебя гладить некому!

Сердар молча взглянул на мордастого и отвернулся к стене. Парень потупился.

— Ты думай, чего говоришь! — вступился за Сердара Гандым. — Виноват он, что мать умерла? Может, и ты завтра без матери останешься? Ты помалкивай — ясно? А то… — и Гандым показал обидчику кулак.

А курица и правда не зря кудахтала: вскоре ученикам было объявлено, что училище переезжает в Ташкент. Ребята начали разбегаться, словно вспугнутые кем-то цыплята. Из сотни подростков, набранных с таким трудом, в стенах училища снова осталось не больше двух десятков.

На комсомольское собрание, срочно созванное в связи с создавшимся положением, пришел Чары.

— Товарищи! — начал он, когда Сердар, выбранный недавно секретарем ячейки, предоставил ему слово. — Ребята! Октябрьская революция, товарищ Ленин впервые в истории нашего народа открыли туркменам путь к знаниям, к науке — открыли перед нами двери счастья. Товарищ Ленин сказал: учиться, учиться и учиться! Это сейчас задача передовой советской молодежи. А у нас с вами что получается, товарищи? Ничего у нас с вами не получается. Советская власть открывает вам путь к науке, а вы бежите, вы хотите, как многие поколения ваших предков, пребывать в летаргическом сне или метаться без пути и без цели, как птицы g завязанными глазами…

— Мы в Ташкент ехать не хотим… — не поднимая головы, сказал один из подростков, сидевших в первом ряду. — Что, в Мары учиться нельзя?

— Можно, — сказал Чары. — В Мары можно учиться. И будут учиться. Другие, менее подготовленные ребята. Вы сильнее других, уже много знаете, и вам хотят дать настоящее большое образование. Ташкент — огромный город, там много ученых людей, они будут вашими преподавателями. Понимаете, не моллы, не ишаны, а настоящие большие ученые! И потом, ребята! Поехать в большой город, посмотреть новые места, прокатиться на поезде, понимаете, на поезде! Вот поднимите руки, чей отец хоть раз в жизни ездил на поезде? — Поднялась одинокая рука. — Видите, только один человек! Куда твой отец ездил на поезде?

— Никуда он не ездил.

— А чего ж ты руку тянешь?

— Я наоборот… Я хотел сказать, что он даже в Мары ни разу не был…

— Ну вот видите, что получается… — Чары улыбнулся. — А ты чего? — он обернулся к мальчику, сидевшему за столом президиума. — Что хочешь сказать?

— Мой отец не ездил на поезде, но видел поезд. Вот я и хотел рассказать…

— Давай рассказывай!

Паренек поднялся из-за стола.

— Отец у меня домосед. На базаре никогда не бывал, за саксаулом и то не ездил. А вот когда старшему моему брату сравнялось двенадцать лет, захотел отец показать ему поезд. Посадил позади себя на осла и повез. Ночевать остановились в селе, недалеко от железной дороги. Дело было летом, легли во дворе, перед домом, заснули… Вдруг среди ночи как загремит, загудит, земля задрожала… Вскочил отец, видит: движется на них что-то темное с огненными глазами. «Вставайте! — кричит отец. — Вставайте, правоверные! Конец света наступает!» Разбудил всех соседей, а те смеются: никакой, мол, это не конец света, а просто поезд идет.

Отец до утра уснуть не мог. А перед рассветом будит брата: «Давай, сынок, домой поедем. Опозорились мы с тобой на весь свет!» А брат ни в какую — охота ему на поезд поглядеть. Уговорил его отец: издали, мол, посмотрим. Сели они на ослика, уехали потихоньку. А отец уж и сам раззадорился, страх-то прошел немножко.

Подошли они к железнодорожному полотну, брат все поближе норовит, а отец его не пускает…

Выехал откуда-то поезд, и не настоящий, а только паровоз с прицепом, идет себе потихоньку, пыхтит, отдувается…

Брат говорит: «Смотри, как он задохнулся. Устал, наверное?» — «Еще бы не устать, — отвечает отец, — всю ночь дома на колесах таскал! А дорога-то у него видишь какая ненадежная? Железки в четыре пальца шириной — попробуй-ка удержись на них с таким грузом!.. Ты не рвись туда, сынок. Он сейчас передохнуть остановился, а как будет трогаться, его запросто в сторону шатануть может…» А паровоз как загудит!.. Отец с братом смотрят друг на друга и слова вымолвить не могут… Вот так мой отец и брат мой с поездом познакомились.

Вокруг засмеялись.

— Чего смеяться? — у Чары у самого губы расползались в улыбку, но он сделал серьезное лицо. — Разница-то между вами невелика. Отец его поезда испугался, вы из дому тронуться боитесь. Причина одна — невежественность, темнота. Пройдет десять — двадцать лет, ваши дети знаете как над вами хохотать будут! А может, просто не поверят: как это, скажут, могло случиться, чтобы комсомольцы, передовые ребята в другой город ехать боялись!

Я, товарищи, вот что предлагаю. Сегодня четверг, домой пойдете. Пусть каждый из вас приведет хотя бы по паре сбежавших. Как думаете, удастся сагитировать?