Шрифт:
— Простите, вам сколько лет? — деловито спросил Холмс.
— Тридцать девять.
— Итак, на сороковом году жизни вы, в сущности, впервые прочли роман Пушкина «Евгений Онегин». И что же?
— Я пришел в ужас.
— Отчего?
— Ну, во-первых, эти неприличные отступления о том о сем. О сравнительном вкусе различных алкогольных напитков. О женских ножках… Впрочем, все это меня не удивило. Чего можно ждать от человека, который сам признался, что в школьные свои годы он «читал охотно Апулея, а Цицерона не читал». Не читать божественного Цицерона! — Он зажмурил глаза и с упоением процитировал: — «Доколе, дерзкий Катилина, ты будешь испытывать наше терпение!..»
— Я надеюсь, это вы не про Пушкина? — насмешливо осведомился Холмс.
— Именно! Именно про него… Я уж не говорю, что этот Онегин совершенно пустой малый, фат, бездельник, ничтожество. Нечего сказать, хороший пример для юношества… Но в заключение выясняется, что он, ко всему прочему, еще и убийца! Ни с того ни с сего взял да и продырявил пулей ни в чем не повинного юношу, которого он к тому же числил своим близким другом!.. Нет, господа! Эту книгу надобно немедленно запретить. Ежели у вас осталась хоть капля здравого смысла, вы меня в этом поддержите…
— Я отказываюсь вас понимать, Холмс! — взорвался Уотсон. — Как вы можете спокойно слушать весь этот бред!
— Уотсон, держите себя в руках, — поморщился Холмс. — Я же просил вас: поменьше эмоций… Скажите, — обернулся он к Беликову, — вы твердо убеждены, что этот роман следует запретить? Не лучше ли попытаться его исправить?
— Исправить? — удивился Беликов. — Каким образом?
— К вашим услугам моя машина. Управлять ею очень легко.
Он подвел Беликова к пульту и стал объяснять:
— Это рычаг произвольного изменения сюжета. А вот эти кнопки дают возможность выправить любые искривления характеров. Садитесь сюда, вот в это кресло и — действуйте! С помощью моей машины для вас не составит труда сделать Онегина таким, каким вы только пожелаете.
— В самом деле попробовать? — неуверенно сказал Беликов, робко дотрагиваясь до рычагов и кнопок. — Гм… С чего же мне начать?.. Нда… Задали вы мне задачу… Ну, ладно! Так и быть, попробую…
Онегин вышел на крыльцо, поглядел на небо и плотнее закутался в шарф. День был ясный, солнечный. Однако Онегин поежился и поднял воротник.
— Мсье Онегин! — окликнул его Холмс. — Солнце уже высоко в небе. Ваш противник давно ждет вас. Я думаю, вам следует поторопиться, а то еще, чего доброго, он подумает, что вы струсили.
Онегин подозрительно оглядел Холмса и процедил сквозь зубы:
— Ишь, как вы ловко повернули… Ну, нет! Ищите простаков! Я, слава богу, не таков. Чтоб грудь свою подставить пуле.— А как же дуэль? — растерянно спросил Уотсон.
— В самом деле, — поддержал его Холмс. — Дуэль — старинный обычай, освященный вековой традицией. Вы дворянин, а согласно дворянскому кодексу чести…
На это Онегин отвечал уж вовсе не по-онегински:
— И впрямь такой обычай есть. Но он и глуп, скажу по чести. Скажите, ну при чем тут честь? Одна лишь злая жажда мести. Какой-нибудь бретер и хват Легко обидчика раздавит. А ну, как вас же оскорбят, Да вас же на тот свет отправят?— Вы рассуждаете весьма здраво, — вынужден был признать Холмс. — Однако ведь вызов принят. Теперь отказаться уже невозможно. Представьте, какие пойдут разговоры…
Лицо Онегина болезненно сморщилось, отчего он вдруг стал удивительно похож на Беликова.
— Да, это скверный оборот… Боюсь — не стану притворяться, — До губернатора дойдет. До предводителя дворянства… Все станут осуждать, болтать, А я ведь человек здесь пришлый… Ох, как бы мне не прогадать! Ох, как бы тут чего не вышло!На лице его отразилось мучительное колебание. Видно было, что страх быть убитым борется в нем с другим, не менее сильным страхом — трепетом перед так называемым общественным мнением. Но страх физический, видно, оказался сильнее. Махнув рукой, он решительно пошел назад, к дому, бормоча себе под нос:
— Бог с ним! Все это чепуха. Уж лучше трусом пусть ославят, Чем пулей брюхо продырявят. Нет-нет! Подальше от греха!Однако, не пройдя и трех шагов, он снова заколебался. Остановился, пошел к санкам.
— Что? Все-таки решили драться? — спросил Уотсон.
— Да нет, поеду извиняться! — мрачно объяснил Онегин. Однако в санки все-таки не сел, а опять пошел к дому.
— Куда же вы? — окликнул его Холмс.
Придирчиво поглядев на синее, без единого облачка, мартовское небо, Онегин объяснил: