Ефрейтор Курт Ганске должен был проверить караулы на крыше. Но он не сделал этого. Там было слишком холодно, и он знал, что солдаты спят на крыше, зарывшись в солому. Приносить на крышу солому, а тем более спать на посту — за это солдатам грозило жестокое наказание. Но Ганске давно перестал придираться к солдатам, помня, что его предшественника нашли задушенным. Хорошо, что дело удалось свалить на партизан. И это вполне походило на правду, тем более что партизаны совсем недавно уничтожили восемь солдат, ушедших за женщинами в село, чтобы пригласить их к себе на вечеринку. Все это и заставило ефрейтора Курта Ганске забраться на чердак, чтобы отсидеть там время, которое полагалось для обхода.

В чердачное окно на земляной пол падал голубой столб лунного света.

Ефрейтор, очень мнительный пожилой человек, с детства боявшийся привидений, чувствовал себя, прямо сказать, не особенно бодро. Но все–таки муки страха он предпочел мукам стужи и, забравшись в угол, смотрел на голубой лунный свет и пытался не думать ни о чем плохом.

И когда это случилось, он даже не завыл, не завизжал, а, закрыв лицо руками, повалился головой на пол, моля только об одном — чтоб от ужаса у него не лопнуло сердце: у ефрейтора был миокардит.

Волосатое чудовище с черным лицом вползло в чердачное окно. Ефрейтор не удивился. Он знал, что однажды это ужасное должно с ним случиться. И когда ледяная рука прикоснулась к его горлу, ефрейтор почувствовал только, как холодная боль раздирает его сердце. Он захрипел. Ефрейтор умер от паралича сердца, а вовсе не оттого, что его так беспомощно пытался душить Григоренко.

Григоренко нашел в кармане ефрейтора фляжку с остатками коньяка. Хлебнув жгучей жидкости, он почувствовал такой приступ дурноты, что чуть было не потерял сознания.

Отдохнув, Григоренко спустился вниз по железной заржавленной лестнице в помещение цеха. На деревянных стеллажах в дощатых клетках лежали авиационные бомбы. Ящики с запалами Григоренко нашел в другом помещении. С трудом притащив ящик, он уложил внутрь запалов банку тола и, прикрепив бикфордов шнур, зажег его.

Шнур горел потрескивая. И Григоренко, сидя на ящике с запалами, бессмысленно смотрел на медленно движущуюся огненную точку на конце шнура, и ему очень не хотелось уходить обратно. Это было мучительно! Ведь всякое лишнее движение причиняло такую боль! Единственное, что ему сейчас хотелось, — это в довершение блаженства еще прикурить от тлеющего конца шпура.

И все–таки, когда часовой посмотрел на поле, по–прежнему дымящееся снегом, он увидел опять ту же самую издыхающую собаку, но теперь она ползла еще медленнее. И солдат подумал: «Собака хотела найти что–нибудь на нашей помойке. Какая глупая собака! Разве на нашей помойке можно найти что–нибудь съедобное?» И солдат поднял винтовку, чтобы пристрелить собаку. Но, вспомнив, что он на часах, солдат повернулся спиной к ветру и, зажав в коленях винтовку, сунул озябшие руки в карманы.

В семь часов утра склад боеприпасов взлетел на воздух. Сорок грузовиков, приехавших за боеприпасами и выстроившихся в длинную колонну возле ворот завода, были разбиты взрывной волной.

А через полтора месяца Григоренко прибыл в свою часть. Он мог бы рассказать, как его подобрали в лесу партизаны, как они лечили его, и как он долго боялся огня, и как к костру его приходилось усаживать почти силой.

Докладывая командиру, Григоренко заявил:

— Конечно, товарищ командир, чистое нахальство с моей стороны было так необдуманно проникать в расположение объекта, пренебрегая всеми средствами маскировки и предварительно не изучив все пути подхода. Конечно, немного нервничал в связи с вывихнутой ногой. Но, принимая во внимание мой пожар в кабине самолета, задание все–таки выполнил на «удовлетворительно».

— Как вы себя сейчас чувствуете? — спросил командир.

Григоренко пожал плечами и серьезно ответил:

— Чувствую себя обыкновенно.

Григоренко вышел на улицу. Это был широкоплечий человек с юными глазами и с лицом, еще покрытым свежими синими пятнами от ожогов. Подойдя к высокому летчику, Григоренко спросил:

— Ну как, Вася, слетаем?

Летчик внимательно поглядел на небо, потом сказал:

— Погода подходящая.

1942

Полковник вызвал к себе командира корабля, капитана Ильина, и штурмана, старшего лейтенанта Фирина.

По тому, как принял их полковник, оба летчика сразу поняли, что предстоит нахлобучка.

Полковник, не предлагая сесть, спросил:

— Вы доложили, что мост через реку взорван?

— Точно, — подтвердил Ильин.

— А что вы скажете на это? — Полковник бросил на стол аэрофотоснимок.

Оба летчика встревоженно наклонились над снимком. Выпрямившись, с покрасневшим лицом, штурман растерянно произнес: