После полуночи каждый час таил в себе опасность, но были и такие, что внушали особый трепет. В Шотландии некий приезжий заметил, что путешественники, которые «так боятся ездить ночью, должно быть, смелеют по утрам, хотя стоит такая же темень». Больше всего людей страшила «глухая ночь» — период между полуночью и первыми петухами (около трех часов ночи), самое темное время суток. Его еще именовали «мертвое время» или «мертвый час». Никогда дороги не бывали столь пустынны, а опасности столь велики. Древние римляне прозвали этот промежуток «лишенным времени» (intempesta). «В безжизненной пустыне полуночи» [33] , — говорил Шекспир. А в его поэме «Лукреция» (1594) есть следующие строки:

Хотя преступления чаще всего совершались до полуночи, в последующие часы риск подвергнуться нападению и быть ограбленным только возрастал. Во всяком случае, так считали все. К примеру, один лондонец между часом и двумя ночи обсуждал со своим собутыльником, «как опасно было бы» пойти домой «в такое время ночи». А приезжий, оказавшийся в Лондоне, написал: «Если не выходить очень рано или очень поздно, грабителей можно не бояться». После того как на стекольщика Менетра напали на парижской улице перед самой полуночью, он стал решительно «избегать поздних возвращений домой»65.

К тому же темные силы, согласно народной мудрости, блуждали в поисках жертвы именно в это время. Была «самая глубокая ночь», когда Джону Лаудеру из Массачусетса показалось, что в кровати его придавило что-то «ужасно тяжелое»: это был демон, усевшийся верхом ему на живот. Не только привидения и ведьмы спокойно разгуливали по земле до первых петухов — в эти часы правил сам дьявол. Однако с наступлением дня вся нечисть исчезала, как призрак в шекспировском «Гамлете» (ок. 1601). «Тогда не смеют шелохнуться духи» [35] , — говорил персонаж пьесы Марцелл. Эти верования были столь же древни, как произведения испанского поэта IV века Пруденция. Столетия спустя Генри Бурн, антиквар из Ньюкасла, писал: «Вот потому-то в сельской местности, где жизнь вообще начинается рано, все с радостью идут работать на рассвете, но, если людям приходится выходить из дому затемно, им повсюду начинают мерещиться привидения». В определенное время года ночные часы становились еще страшнее. На Британских островах все знали, что, например, в канун Дня Всех Святых и Иванова дня нечисть приобретала особую силу. «Страшнее всего канун Иванова дня», — заметил в начале XIX века путешественник, посетивший Ирландию66.

Местность тоже имела огромное значение. Ночь совершенно преображала знакомые пейзажи, наделяя безобидные объекты зловещими чертами. В долине Йоркшира, например, древние развалины маленькой часовни были «лю-бимейшим местом мальчишеских игр», но, как повествует Уильям Хауитт, «ночью к ней и близко бы никто не подошел из-за обитавших там разных духов». Бурн писал: «Подобным историям несть числа, и едва ли найдется деревня, в которой или рядом с которой не было бы такого дома». И в самом деле, отмечал он, «в народе часто говорят, что через такое-то место опасно ходить ночью». Эти места считались заповедными, и их предпочитали обходить стороной. В конце XIX века собиратель фольклора Френсис Гроуз подсчитал, что на каждом церковном кладбище привидений набиралось почти столько же, сколько было в деревне прихожан. «Пойти туда ночью не отваживался никто, исключая разве что церковного сторожа»67.

Улицы крупных городов не порождали такого множества страхов. Несомненно, четко обрисованная «топография мира призраков», как позже охарактеризовал перечень страшных деревенских мест один ольстерский мальчик, в большинстве городов отсутствовала. Кроме церковных кладбищ и пустошей, страшных мест было мало, жители часто переезжали, а общественные места были слишком оживленными, чтобы там могли укорениться какие-то традиции. Иногда лишь дома с привидениями заставляли поволноваться, как, например, дом в Кембридже, откуда в 1690-х годах в течение двух недель доносились «странные звуки»68. Таким образом, в ночное время отдельные городские районы характеризовались не наличием сверхъестественных сил, а вероятностью совершения в них преступлений. В Лондоне было более чем достаточно опасных улиц, включая печально известный переулок Головорезов (Cut-throat Lane). В датском городке Роскильде жуткой репутацией пользовалась Воровская аллея. Ночью всегда было опасно ходить по дорогам, ведущим в город. «Из-за боязни быть ограбленным» Сайлас Невилл находил, что «очень неприятно ездить ночью одному» в экипаже, «особенно неподалеку от Лондона». Во время ночных поездок по дорогам к востоку или северо-востоку от Парижа, как и через гаагский «Лес», можно было потерять не только кошелек, но и жизнь. А маленький сомерсетский городок Веллингтон находился рядом с местечком под названием «Лес негодяя» (Rogue's Green), имевшим дурную славу из-за частых грабежей69.

Незнание не спасало от наказания. В период раннего Нового времени в сельской местности то тут, то там виднелись виселицы с трупами людей. Это были высокие деревянные столбы с одной или более перекладинами, с которых свисали разлагающиеся останки казненных преступников. Иногда, впрочем, виселицами служили и деревья. Бывало, трупы подвешивались в железных клетках или кандалах на многие месяцы и служили предупреждением как для «хищников», так и для «жертв». В деревне Брасселтон-Коммон скелет упал на землю только почти через четыре года, когда молнией раскололо виселицу на «тысячу щепок». Глядя на два трупа, вздернутые неподалеку от Ковентри, некий человек заметил: «Уберегая от злодейских нападений, они служат двойным предостережением: тем, кто занят таким же преступным ремеслом, и тем, кто отправился в путешествие». Предостережения были отнюдь не двусмысленными, так как виселицы ставились на том самом месте, где совершилось злодейство. Пересекая один из регионов Фландрии, англичанин Джон Лик увидел столько «несчастных негодников на виселицах», что пожалел, что не взял с собой оружия, — «однако с Божьей помощью мы прибыли беспрепятственно» за городские стены «еще до заката». Как правило, многие путешественники натыкались в темноте на мертвые тела висельников. «Я весь затрясся от ужаса», — писал Феликс Платтер, столкнувшийся почти лицом к лицу с таким покойником на одной из «опасных дорог» Франции70. Кроме всего прочего, виселицы являли собой жуткую дорожную карту наиболее опасных мест. Маленькие деревянные кресты, а в датских городах зажженные свечи служили той же цели, но они, конечно, не внушали такого же ужаса. Распространенное поверье, что вокруг виселиц блуждают призраки казненных злодеев, делало их еще страшнее. «Ночью эти места настолько страшны для людей пугливых и робких, — писал французский историк Ноэль Тайльпье в 1588 году, — что если они услышат чей-то голос неподалеку от повешенного, то решат, что это разговаривает его призрак или дух»71.

Там, где процветала преступность, люди часто путешествовали группами. Богатые ходили в сопровождении слуг. Но и остальные тоже избегали передвигаться в одиночестве, особенно в пустынной местности. В горах Шотландии традиционно не приветствовались одинокие ночные путешествия. В 1599 году Томас Платтер, направляясь в город Рочестер графства Кент, всю ночь ехал в повозке «через множество опаснейших мест», но, так как «повозка была полна людей», он не испытывал «ни малейшего волнения». Пепис прошел пешком от Вулиджа до Редрифа, что на южном берегу Темзы, под охраной нескольких человек. «Говорят, такое путешествие очень опасно предпринимать ночью одному», — признавался он. Паоло да Чертальдо советовал: «Не выходите за ворота, если с вами нет верного друга и большого фонаря». Или внушительного размера собаки. Отправляясь на пастбище к своим овцам в три часа ночи, Ричард Митчел в 1749 году взял с собой «работника» и «здоровенную собаку»72.

Слабых духом, без сомнения, укрепляло оружие. На значительных территориях континентальной Европы, где воры отличались особой жестокостью, большинство жителей выходили из дому вооруженными, причем не только знать, но и крестьяне, для которых носить кинжал или дубину было обычным делом. Во Франции сельчане, как правило, носили «двустороннюю палку», на которую сверху и снизу были надеты железные набалдашники. «От Вероны до Брешии, — заметил некий англичанин, оказавшийся в Италии в начале XVIII века, — все путники шли с оружием, так как ранее на этой дороге произошло немало грабежей». На Британских островах пешеходы в городах и деревнях принимали аналогичные меры. В странах, где ношение личного оружия было запрещено, соблюдение этого закона игнорировалось из-за слабости или безразличия ночной стражи. Даже в западных пригородах Лондона, где жили люди богатые, приехавший туда в 1750 году Джон Найвтон был вынужден брать с собой дубину или небольшой меч, особенно после наступления темноты73. В сельской местности преступность была развита меньше, хотя экипажи все равно ездили в сопровождении вооруженной охраны и часто с вооруженными пассажирами. Всю дорогу от Шотландии до Лондона Босуэлл держал з руке заряженный пистолет. «Последние два этапа пути, которые мы проделали в темноте, я очень боялся грабителей», — писал он74.