Многие из тех, кто днем находился под зорким оком хозяев, в ночное время бежали от них. Lying-out [69] — таков был термин, применяемый для обозначения ночных вылазок «подчиненных лиц», вылазок, которые нередко совершались в нарушение принятого в доме «комендантского часа». «У них нет сил, чтобы сносить распоряжения родителей или хозяев, а также ограничения и рабочий режим, которые они им навязывают», — замечал современник в 1705 году. Самозваные «хозяева ночи», эти молодые люди внушали страх городским обитателям на протяжении всего раннего Нового времени. Коттон Мазер проклинал «группы буйных молодых людей» в Бостоне, в том числе и собственного сына Инкриза (Кресси). В Германии протестантский синод возмущался: «Приличные люди больше ни в чем не могут быть уверены, они должны опасаться самых позорных оскорблений и даже физической расправы». В 1673 году сэр Уильям Дэвенант писал о Лондоне: «Порядком строгим славился наш город, / Но мятежи ночные и разбой / Нас ввергли в хаос. Здесь теперь опасней, / Чем на галере, где творится бунт» [70] 14.

Необыкновенные возможности таила в себе ночь и для прислуги. Система услужения была столь распространенной в Европе, что даже в бедных домах иногда трудилась хотя бы одна служанка. В Париже XVIII века проживало 40 тысяч домашних слуг и по меньшей мере столько же — в Лондоне. Как и ремесленных учеников, слуг брали в основном молодых, в возрасте от пятнадцати до тридцати лет. Они часто меняли работу. В отличие от института ученичества, услужение редко становилось ступенькой к достижению имущественной независимости. Условия работы были очень тяжелыми. Прислуга безоговорочно подчинялась воле хозяев и часто подвергалась оскорблениям, как словесным, так и физическим. Служанки нередко становились жертвами сексуального насилия. Еще хуже была участь тех, кто находился в услужении у американских колонистов. Связанные договором сервитута [71] , они служили хозяевам от трех до пяти лет. Изгнанные из Британии преступники трудились на условиях сервитута в течение семи лет. При этом жизнь их была куда более счастливой, чем у африканских рабов, чье нищенское существование, особенно на плантациях Юга, усугублялось неимоверно тяжелым трудом и суровой дисциплиной15.

И все-таки по вечерам, когда дневные работы закончены, господам было очень сложно удержать своих работников дома. В 1675 году Генеральный совет Массачусетса официально подтвердил наличие «вреда от отсутствия по ночам прислуги в семьях, в которых ей надлежит все время быть». Сара Каупер с горечью жаловалась на «бесстыжих тварей, которые уходят туда, куда им вздумается». В Шотландии, сообщал некий викарий, «зимой фермер часто вынужден вставать с постели в три или четыре часа, чтобы впустить слуг, которые всю ночь где-то пировали»16. Не меньшую склонность к ночным прогулкам проявляли и черные рабы. «Невольники обоих полов часто бродят по ночам, — сообщал представитель белого населения Барбадоса, — направляясь к живущему где-то далеко родственнику или возвращаясь от него». Корреспондент Boston Evening-Post бурно протестовал против «великих беспорядков, чинимых неграми, которым их неблагоразумные хозяева позволяют выходить по ночам». Одним словом, «ночь была их днем», заметил один плантатор из Северной Каролины17. К тому же ученики, слуги и рабы, помышлявшие о побеге, с наибольшей вероятностью могли осуществить задуманное лишь после заката, чтобы впоследствии днем скрываться в лесах и болотах, а ночью пускаться в путь, ориентируясь по звездам. В марте 1588 года в Германии два юнги бежали с речного судна в Бонн «под покровом ночного мрака», но утром были обнаружены и схвачены. Одна из американских газет предупреждала в объявлении о сбежавших слугах: «Предполагается, что передвигаться они будут в основном ночью»18.

В некоторых отношениях представители этих четырех групп — молодежь, слуги, рабы и нищие — имели мало общего. Кто-то из них находился на периферии общественной жизни того времени, кто-то был частично интегрирован в нее. Судьба рабов из Каролины в значительной степени отличалась от удела белых, даже если они принадлежали к самым низшим классам. Равно как и перспективы, ожидавшие закоренелых бродяг, радикально отличались от перспектив молодых слуг. Внутри групп существовало деление по роду занятий, этнической принадлежности, полу и вероисповеданию. Среди рабов большое значение придавалось их происхождению, были ли они креолами или урожденными африканцами. Но порой эти группы пересекались, а «границы», отделяющие их друг от друга, стирались. Так, например, в бунтах ремесленных учеников в Лондоне будто бы участвовали «жалкие приживальщики» и «ничейные люди». И все же, несмотря на различные обстоятельства, все эти группы имели одну общую черту. Вместо того чтобы жить в «едином мире», они жили в двух, то есть двойной жизнью. Дни, тянувшиеся в страхе и нищете, уступали место ночам, обещавшим удачу и равные возможности. Испытывая неприязнь к дневной реальности, только по вечерам они наслаждались жизнью с себе подобными, следуя собственным правилам игры. Бывший раб из Северной Каролины вспоминал: «Мы, рабы, ненавидели восход солнца, ведь он означал еще один тяжелый рабочий день, и мы были очень рады, когда солнце садилось». Некий священник из Новой Англии так писал о молодежи: «Поскольку они изнывают под гнетом ограничений (курсив мой. — А. Р. Э.) в течение дня, то, обретя свободу ночью, творят безумства, подобно тому как вода, хлынувшая через запруду, сметает все на своем пути»19.

Невзирая на бесчисленные угрозы, которые таила в себе ночь, низшие слои общества были хорошо приспособлены к существованию в темноте. Многие отлично ориентировались на местности и были осведомлены об опасностях, исходящих от мира природы. Как слуги, так и ученики неоднократно проходили свои селения вдоль и поперек, выполняя поручения хозяев или разыскивая их после наступления темноты. В колониальной Виргинии хозяин раба, погибшего ночью на лугу при возвращении с соседней плантации от своей жены, посчитал, что тому виной был алкоголь, «ибо он [раб] прекрасно знал здесь каждую пядь земли». Сама по себе выпивка должна была ослабить ночные страхи людей, по крайней мере некоторых. Однажды в Сомерсете темной ночью отец юного Джеймса Лэкингтона «выпил слишком много эля, чтобы вообще чего-либо бояться». «Ночь не ведает стыда, — гласила народная поговорка, — а любовь и вино — страха»20.

Для выходцев из низов мир продолжал «движение» и после захода солнца. Если позволяла погода, друзья и родня собирались небольшими компаниями на природе после полуночи. Смех и дружеское общение, подогретое элем, пивом или вином, оживляли эти часы. «Каждый вечер в любой деревне, — писал Джованни Джелси об итальянских крестьянах в XVII веке, — вы можете видеть, как они вместе пируют и пляшут, причем эти вечеринки продолжаются далеко за полночь. Смеясь нам в лицо, они от души веселятся». Работники и бедняки Рима собирались на Пьяцца На-вона, тогда как их собратьев в Париже влекли парк Тюильри или Люксембургский сад. Иезуиты в Баварии видели в подобных «ночных сборищах» «обычай, укоренившийся среди крестьян», а путешественник, посетивший Лиссабон, писал, что весельчаки «резвятся, пляшут и звенят своими гитарами от заката до рассвета». Житель Лондона жаловался на «шайки пустых, пьяных, распутных негодяев и игроков», которые ежевечерне собирались на открытых площадках21. В домах, сараях и конюшнях играли в карты и кости, делились историями и слухами, пели насмешливые песенки. Констебли в Беркшире однажды ночью обнаружили шесть парочек, «выплясывавших голышом». В балладе XVII века есть такие строки:

Рабы очень часто отправлялись на свидания друг с другом в соседние владения, особенно если они были супругами и принадлежали разным хозяевам. Джордж Такер, правовед из Ричмонда, свидетельствовал, что их «развлечения» включали исполнение «легендарных баллад» и «рассказов, в которых чередовались диалоги и пение». «Ночь принадлежит им», — считал он. Посетивший Виргинию путешественник сообщал, что нередко раб, вместо того чтобы после окончания трудового дня предаться отдыху, «выходит ночью из дому и, как бы душно ни было, проходит пешком шесть или семь миль, чтобы принять участие в негритянских танцах, где он пляшет с поразительной живостью, не жалея сил». Чтобы избежать встреч с хозяевами, принимались меры предосторожности. Выходцы из Западной Африки научили остальных использовать в качестве «подслушивающего устройства» чайники или кастрюли. Если их перевернуть вверх дном, можно было услышать человеческие голоса и другие звуки. Используя традиционные знания, рабы определяли время по луне и звездам и возвращались домой до зари. Наряду с лунным светом дорогу освещали древесные факелы, они же согревали в прохладные вечера. «Эти старые добрые сосновые пучки горели долго и давали отличный яркий свет», — рассказывал бывший раб23.

Разумеется, низшие сословия жаловали и питейные заведения. Излюбленные их места, такие как таверна «Дикарь» в Лилле или «Воровской бар» и «Шлюхи Евы» в Амстердаме, не давали простора для воображения. В 1590-х годах в «Темном кабинете» в Аугсбурге пряталась известная банда грабителей. Наибольшим злом в глазах представителей высших классов были пабы, открытые почти всю ночь. В Англии многие из этих «ночных подвальчиков», как их прозвали с начала XVIII века, выглядели как убогие, плохо освещенные лачуги. По контрасту с другими питейными заведениями они были доступнее по ценам и менее привлекательны для людей, находящихся на более высокой социальной ступени. Воняющие табачным дымом, рвотой и мочой, они имели стабильный поток клиентов, желающих провести предрассветные часы за выпивкой. Так, хозяин пивного погребка Джошуа Трэверс пьянствовал с товарищами до шести утра в лондонском пабе «Три кинжала». «Здесь [на вас] осыпается целый град ругательств и проклятий, непристойностей и ахинеи, богохульства и похабщины», — замечал житель Лондона. В Париже кутилы часто отказывались покидать кабаре в час закрытия. «Большинство владельцев кабаре, — жаловались власти в 1760 году, — не запирают свои заведения на ночь и обслуживают людей любого звания, часто давая приют распутным женщинам, солдатам, нищим, а порой и ворам». В середине XVII века «ночлежки» (sleeping houses) в Страсбурге подвергались нападкам за «все виды разврата, запрещенные танцы, чрезмерное пьянство, чревоугодие и веселье». В Виргинии плантатор Лэндон Картер не одобрял распространения в колонии «ночных лавок», популярных среди рабов и белых бедняков в качестве приемных пунктов для ворованных вещей. Эти лавки сбывали ром. Кроме того, их хозяева продавали «кому угодно что угодно». «В лучшем случае они тор1уют краденым», — бранился Картер24.