«Кто зло творит, света не любит» — утверждала шотландская поговорка. Помимо взломщиков, грабителей и других закоренелых преступников, немало людей использовали преимущества вечерней темноты с противоправными целями. Мелких жуликов было гораздо больше, хоть они и не вызывали такого страха. Ограничения социального и юридического характера для бедных были слабее. Так, именно ночью, дабы не платить приходские сборы, хоронили умерших в семьях неимущих. Ночные похороны имели и дополнительное преимущество: место захоронения было защищено от воров, которые и сами зачастую пребывали в нужде. Грабители могил по ночам воровали одежду и гробы, а так называемые воскресители выкапывали только что захороненные на погосте тела, чтобы продать их медикам для последующего вскрытия на учебных занятиях26. С наступлением темноты находящиеся в бедственном положении матери избавлялись от новорожденных, о которых сами не в состоянии были позаботиться. В Лондоне местом, где находили брошенных младенцев, была Королевская биржа. В Париже несчастные матери оставляли с младенцами и записки, называя в них пол ребенка, дату рождения и имя. К началу XVIII века больница для подкидышей в Париже, одно из множества подобных заведений по всей католической Европе, ежегодно принимала около 2 тысяч брошенных младенцев. В провинции детей оставляли иногда вдоль дорог. Однажды темным зимним вечером 1760 года новоиспеченная мать Джейн Брюэртон из йоркширского городка Чэпелл-Аллертона положила свою незаконнорожденную дочь на обочину дороги и, отойдя недалеко, стала выжидать. Вскоре ребенка обнаружила некая пара27.

Те бедолаги, которые считали себя слишком гордыми, чтобы просить милостыню днем, заполоняли улицы городов в отчаянном поиске хлеба после захода солнца. Монах Вальтер Якобсзоон так писал о некой монашке в Амстердаме: «Она выходила ночью, в темноте, поскольку днем ей было стыдно, ведь в душе она оставалась вполне благовоспитанной»28. Во тьме предпочитали передвигаться должники, а также все, кто опасался ареста и тюрьмы. Томас Деккер писал, что ночью «банкрот, преступник и всякий должник, из страха перед арестом проведший весь день дома, подобно улитке, начинает выползать из своей раковины». При свете луны, «стараясь перевезти хозяйство с наименьшим шумом», сбегали многие арендаторы, неспособные заплатить ренту29. В темное время суток неимущие получали возможность незаконно вселиться в пустующие строения — городские сараи и конюшни или в амбары, а также другие постройки в сельской местности, — пусть даже всего на одну ночь. Деккер утверждал, что йомены «не осмеливались им препятствовать» из страха перед поджогом. В некоторых западных областях Англии и в Уэльсе скваттеры [73] предъявляли права на более длительное проживание. Местный обычай неизвестного происхождения (под названием caban unnos) позволял человеку занимать кусок пустоши или общинных земель, построив за одну ночь торфяную хижину. Работу с помощью семьи и друзей следовало завершить в промежутке между сумерками и рассветом30.

Ночь предоставляла богатые возможности для занятий колдовством. Неимущие и обездоленные прибегали к помощи магии по обе стороны Атлантики, особенно в периоды роста нищеты и отсутствия поддержки со стороны частных благотворителей. «Бедность, — писал в XVI веке некий авторитет в области ведовства, — часто служит источником многих зол, которые люди не выбирают по собственной воле и вынуждены терпеливо сносить». Те, кто находился на грани разорения, по ночам охотно вовлекались в «торговлю сверхъестественным», возлагая надежды на магические заклинания и веря, что с их помощью можно обнаружить закопанное где-то золото и серебро. В заговорах, используемых Гансом Генрихом Рихтером, кузнецом-инвалидом, проживавшим в Пруссии XVIII века, следует искать как христианские, так и языческие корни. Лучшее время для поиска кладов наступало после полуночи. Предпочтение одних ночей перед другими объяснялось прямой зависимостью успеха мероприятия от той или иной фазы луны. Крайне необходимым условием была и тишина. В качестве защиты от демонов на месте, где предположительно были зарыты сокровища, чертили один или несколько кругов. Власти сильно беспокоились по поводу возможности обращения кладоискателей за помощью к злым духам. Так, в Англии статут от 1542 года угрожал смертной казнью тем, кто «вызовет и станет заклинать духов» с целью «получить в корыстных целях сведения о месте, в котором сокровища из золота или серебра должны или могут быть обнаружены»31.

Для некоторых наиболее отчаявшихся мужчин и женщин чародейство было средством отмщения гонителям или соседям, якобы не замечающим несчастий других людей. Когда однажды ночью вустерширский фермер схватил старуху с целой охапкой ворованного хвороста, она тут же упала на колени, воздела руки к небесам и стала просить, чтобы «тому всегда было холодно и он никогда бы не испытал на себе тепло огня». Другие практиковали прокалывание восковых фигурок шипами или взывали к самому Сатане. Рабы прибегали к помощи магии, чтобы избавиться от гнета хозяев. В Кентукки Генри Бибб, имея «великую веру в заклинания и волшебство», научился у другого раба, который был старше его по возрасту, готовить колдовское варево. Он подогрел смесь из свежего коровьего помета, красного перца и «волос белого человека», превратил ее в мелкий порошок и рассыпал ночью в спальне своего хозяина; и все это производилось с целью, как писал позже Бибб, помешать «тому когда-либо впредь обижать его любым способом». Более нелепым был план, вынашиваемый немецким слугой Иохан-несом Бутцбашем. Чересчур опасаясь бежать от хозяина по суше, он собрался нанести визит «старой ведьме» в надежде заполучить «черную корову, на которой мог бы сбежать по воздуху»32.

Колдовство применялось в любые часы, но считалось, что оно наиболее действенно в период, когда в воздухе носятся духи. Народ верил, что некоторые проклятия и заклинания надо произносить обязательно ночью. Многие соседи относились подозрительно к одиноким женщинам, которых они встречали на улицах после наступления темноты. В Новой Англии женщин нередко предупреждали, что их «ночные блуждания» способны вызвать подозрения в ведовстве. Когда в 1692 году во время процессов над салемскими ведьмами семнадцатилетнюю Лидию Николс спросили, «как она не боялась проводить ночи в лесу в полном одиночестве», она ответила, что «ничего не боялась», ибо «продала дьяволу целиком свое тело и свою душу». В 1665 году колонист из Коннектикута по имени Джон Браун был обвинен в том, что однажды поздно ночью в доме своего соседа нарисовал дьявольский символ для своего брата. Согласно свидетельству очевидца, «он подошел к двери и выкрикнул своему брату, чтобы тот посмотрел на звезды, потом сказал, что он [Сатана] был там в звездах, затем зашел внутрь и сжег бумагу, сказав, что если бы он не сделал этого, то дьявол явился бы во плоти»33.

Однако ни одно из этих ночных занятий — будь то черная магия или другие темные делишки — так сильно не привлекало людей, как мелкое воровство. Слуги, рабы, ученики, работники, крестьяне — все были повинны в незначительных кражах. «Они берут все, что плохо лежит!» — восклицал Артур Янг об ирландских бедняках. Автор поэмы «О природе простолюдинов» (De Natura Rusticorum; XIV в.) бранил итальянских крестьян:

В XVIII веке в Париже две трети всех мелких краж совершали работники, ученики и подмастерья34. Наряду с хищениями, производимыми в местах работы, процветали и домашние кражи, в которых повинна была прислуга. Как-то вечером Сэмюэл Пепис обнаружил в своем погребе исчезновение половины запасов вина. Пропажу он объяснил полуночными пирушками слуг: «…после того, как мы уже были в постелях», — ворчал он. Воровство, распространившееся среди прислуги, вынудило парламент принять в 1713 году драконовский закон, предусматривающий за кражу из жилища товаров на сумму, превышающую 40 шиллингов, смертную казнь. Избежать этого наказания не могло даже духовенство35.

В сельской местности особенно привлекательными для воришек были зерно и скот. Крали также ульи, садки для рыбы, вывешенное на просушку белье недельной стирки. «Никогда не оставляй свое белье висеть после наступления темноты», — советовал один из авторов. Землевладельцы присматривали за посевами, но поля были слишком большими, а ночи — слишком темными. В 1709 году в шотландском приходе Каткарт некая Агнесс Парк таскала у соседей горох, бобы, капусту, солому и солод из пивоварни. Путешественник в Ирландии обнаружил: «Репа крадется целыми повозками, и два акра пшеницы могут быть опустошены за ночь». В семьях, не владеющих собственной землей, пищей для скота обычно служила ворованная трава. Иногда крупный рогатый скот выпускали ночью пастись на соседские пастбища. Ради молока от чужих коров порой ломали загоны; виргинский плантатор Лэндон Картер жаловался, что его рабыня Крисс подбивала своих детей «доить мою корову ночью». Пожалуй, самыми ценными считались лесные деревья, растущие или срубленные: летом необходимые для приготовления пищи, зимой — еще и для тепла. Люди не только собирали упавшие от ветра сучки, но и «отсекали» от деревьев зеленые ветви или разбирали до остова изгороди чужих владений. «Ворота могли быть порублены на части и развезены в разные стороны так же быстро, как их поставили; бревна диаметром с человеческое тело и требующие как минимум 10 человек, чтобы сдвинуть их с места, исчезали за одну ночь», — сообщал Янг36.