То, что «первый сон» длился определенный период времени, а за ним следовал период бодрствования, подтверждалось свидетельствами из повседневной жизни. Обычно в описаниях говорится, что проснувшиеся «имели», «приняли» или «получили» свой «первый сон». В шотландском юридическом документе начала XVII века упоминается Джон Кокберн, ткач, «уснувший первым сном и позднее пробудившийся», в то время как в «Трактате о привидениях» (A Treatise of Ghosts; 1588) Ноэля Тайльпье прямо упоминалась «полночь, когда мужчина просыпается от первого сна». «Итак, я поспал первым сном, — заявляет главный герой пьесы „Эндимион" (Endimion; 1591), — который был коротким и спокойным»; а слуга Клаб из пьесы Джорджа Фаркера «Любовь и бутылка» (Love and a Bottle; 1698) говорит: «Думаю, что я заснул первым сном после полуночи». «Я чувствую себя более бодрым, — заявляет Рампино в „Несчастных влюбленных" (The Unfortunate Lovers; 1643), — чем больной констебль после первого сна на холодной скамье»11.

Хотя встречаются описания, в которых соседская ссора или лающая собака преждевременно будили людей от их начального сна, огромное количество сохранившихся свидетельств указывает на то, что обычным было естественное пробуждение, а не пробуждение вследствие нарушения или прерывания сна. Действительно, медицинские книги XV–XVIII веков часто советовали для лучшего пищеварения и более спокойного отдыха лежать на правом боку во время «первого сна» и «после первого сна переворачиваться на левый бок»12. И даже несмотря на то, что французский историк Эмманюэль Ле Руа Ладюри не занимался изучением более поздней эпохи, в его работе, посвященной Мон-тайю XIV века, отмечается, что «время первого сна», как и «середина первого сна», — это привычная часть ночи. Действительно, хотя выражение «первый сон» употребляется не так часто, как «сумерки» (candle-lighting), «глубокая ночь» (dead of night) или «рассвет» (cock-crow), до конца XVIII века оно остается общепринятым определением времени. Как написал в «Демонолатрии» (La Demonoldtrie; 1595) Николя Реми, «наступают сумерки, затем ночь, темная ночь, затем время первого сна и, наконец, глубокая ночь»13.

На первый взгляд перед нами попытка представить эту особенность нарушенного сна как культурную реликвию раннего христианства. Со времени, когда святой Бенедикт в VI веке потребовал, чтобы монахи вставали после полуночи для чтения библейских стихов и псалмов («Ночью мы поднимемся для исповеди Ему»), это правило, как и другие правила Бенедиктинского ордена, распространилось на растущее число франкских и германских монастырей. В эпоху высокого Средневековья Католическая церковь активно поощряла среди христиан молитву ранним утром как средство обращения к Богу в часы, когда еще темно. «Ночные бдения, — объявил Алан Лилльский в XII веке, — были учреждены не без причины, это означает, что мы должны встать в середине ночи и пропеть ночную службу, дабы ночь не прошла без богословского восхваления». Самым известным сторонником этого уклада был святой Хуан де ла Крус, автор трактата «Темная ночь души» (The Dark Night of the Soul; ok. 1588), однако в Англии как среди католиков, так и среди англикан, и в XVII столетии все еще раздавались голоса, предписывающие поздние ночные бдения. Хотя пуританский богослов Ричард Бакстер считал «щегольством и оскорблением Бога и нас самих думать, что нарушение сна — это вещь, сама по себе угодная Богу», более широко было распространено убеждение, выраженное автором «Полуночных мыслей» (Mid-Night Thoughts; 1682), что «духовно возрожденный человек считает самым подходящим временем для того, чтобы возвысить свою душу до Небес, момент, когда он просыпается в полночь»14.

Несмотря на то что христианские учения, несомненно, популяризировали императив ранней утренней молитвы, сама Церковь не была инициатором введения практики разделенного на части сна. В какой бы мере ни «колонизировала» она период бодрствования между фазами сна, упоминания о «первом сне» предшествуют ранним годам становления христианства. Этот термин использовали в своих произведениях не только такие далекие от Церкви фигуры, как Павсаний и Плутарх, но и классические авторы, в том числе Ливий в своей истории Рима, Вергилий в «Энеиде» (оба сочинения относятся к I в. до н. э.) и Гомер в «Одиссее», написанной в конце VIII или начале VII века до н. э. И хотя в Ветхом Завете не содержится прямых упоминаний о первом сне, предположительно существует несколько таких мест, в том числе Книга Судей (16:3), где Самсон встает в полночь, чтобы разрушить городские ворота Газы15. Напротив, не далее чем в XX веке отдельные незападные культуры с религиозными верованиями, отличными от христианства, по-прежнему демонстрируют фрагментарный характер сна, удивительно похожий на сон европейцев доиндустриаль-ной эпохи. Например, в Африке антропологи обнаружили деревни Тив, Хагга и Джи/ви, которые после полуночи чудесным образом оживают благодаря проснувшимся взрослым и детям. О производящих продукты питания фермерах из Тива в заметке от 1969 года говорилось: «Ночью они просыпаются когда хотят и разговаривают с любым, кто тоже проснулся в этой хижине». В Тиве также используются термины «первый сон» и «второй сон» для обозначения традиционных периодов времени16.

Таким образом, остается неразрешенным главный вопрос — как объяснить странную аномалию или, на самом деле, скорее истинное таинство цельного сна, который мы имеем сегодня? Есть все основания считать, что структура разделенного на части сна, наблюдаемого у многих диких животных, до наступления раннего Нового времени долго была естественной для нашего ночного отдыха и зародилась одновременно с человечеством. Как показали недавние эксперименты, проведенные в Национальном институте психического здоровья в Бетесде (Мэриленд), объяснением тому, вероятно, служит темнота, доминировавшая в жизни людей ранних исторических эпох. Попытавшись воссоздать условия «доисторического» сна, доктор Томас Вер и его коллеги обнаружили, что субъекты, на протяжении нескольких недель лишенные по ночам искусственного света, могут демонстрировать нарушенный сон, практически идентичный сну семей доиндустриальной эпохи. Не имея искусственного освещения около четырнадцати часов каждую ночь, субъекты доктора Вера сначала два часа лежали в постели без сна, потом спали четыре часа, снова просыпались, чтобы два или три часа спокойно отдохнуть и расслабиться, и опять засыпали на четыре часа, прежде чем пробудиться окончательно. Показательно, что имевший место период «спокойного бодрствования» обусловлен «полностью эндокринологией», при этом заметно повышался уровень пролактина, гормона слизистой, который более всего известен как стимулятор лактации у кормящих матерей; он же позволяет курам спокойно сидеть на яйцах продолжительное время. Действительно, Вер уподобил этот период бодрствования чему-то вроде измененного состояния сознания, схожего с медитацией17.

Все согласны с тем, что современное освещение или его отсутствие оказывает огромное физиологическое воздействие на сон. «Каждый раз, когда мы включаем свет, — заметил хронобиолог Чарльз А. Цейслер, — мы неосознанно принимаем лекарство, влияющее на то, как мы будем спать», при этом к самым явным последствиям относятся изменения уровня мозгового гормона мелатонина и температуры тела. Людей, живших в доиндустриальную эпох)’, участников экспериментов Вера и незападные общества (все они до сих пор испытывают нарушенный сон) объединяет отсутствие искусственного света, что в период раннего Нового времени тяжелее всего сказывалось на низших и средних классах18. Интересно, что упоминания о разделенном на части сне наиболее очевидны в материалах, написанных или продиктованных представителями всех слоев общества, за исключением самых богатых. Они редко встречаются среди огромного вала личных документов, оставленных представителями высших классов, особенно начиная с конца XVII века, когда и искусственное освещение, и мода на «позднее время» неуклонно распространялись в кругу зажиточных семей. Оставившие подробные дневниковые записи Пепис и Босуэлл, по их собственному признанию, редко просыпались в середине ночи. Хотя они и не были слишком богатыми, оба вращались в высших эшелонах лондонского общества, покровительствуя светским ночным клубам и домам. В 1710 году Ричард Стил недовольно говорил: «Кого не удивит это извращенное пристрастие тех, кто считается самой изысканной частью человечества, тех, кто предпочитает солнцу битумные угли и свечи и меняет такие светлые утренние часы на удовольствия полуночных пирушек и попоек?»19

После полуночи в домах доиндустриальной эпохи обычно начиналось волнение. Многим из тех, кто покинул свои постели, попросту необходимо было помочиться. Врач Эндрю Бурд советовал: «Пробудившись от первого сна, помочитесь, если чувствуете, что ваш мочевой пузырь полон». Англичанин, посетивший Ирландию около 1700 года, «сильно удивился, услышав, что люди ходят к очагу в центре дома, чтобы справить малую нужду в золу», он тоже за неимением ночного горшка «был вынужден кое-что предпринять»21. Однако некоторые, встав, пользовались случаем покурить табак, проверить время или поддержать огонь. Томас Джабб, обедневший портной из Лидса, поднявшись около полуночи, «пошел на Каулейн и, услышав, как часы пробили двенадцать», вернулся «домой и снова лег спать». В дневнике Роберта Сандерсона записано, что он, разбуженный однажды «во время первого сна» своей собакой, в другие ночи вставал и, оказав помощь больной жене, садился выкурить трубку. Старинная английская баллада «Старый Робин Портингейл» советовала: «Пробудившись от первого сна, / Вы должны выпить что-нибудь горячее, / Тогда, пробудившись после следующего сна, / Вы почувствуете, что ваши беды ушли». Врачи советовали принимать в этом промежутке времени некоторые виды лекарств, в том числе снадобья от несварения желудка, язв и оспы22.

Других ждала работа. Доктор Тобайас Веннер из Бата настоятельно рекомендовал: «Студентам, которые вынуждены не спать и заниматься по ночам, лучше делать это после первого сна, когда в них больше бодрости». По свидетельству бывшего компаньона по постели, Сет Уорд, будучи епископом Солсбери, часто «после первого сна» в целях уединения для занятий «поднимался, зажигал свет и, когда догорала свеча, возвращался в кровать до наступления дня». Таким же был режим Эмара де Районе, президента парижского парламента. Фермер XVII века Генри Бест из Элмсуэлла взял за правило вставать «где-то около полуночи», дабы не позволить бродившему скоту нанести вред его полям23. Женщины покидали постели, чтобы, помимо ухода за детьми, выполнить несметное количество домашней работы. Джейн Эллисон, служанка из Вестморленда, встала однажды между полуночью и двумя часами, чтобы сварить порцию солода для своего господина. «Часто мы поднимаемся в полночь», — жаловалась Мэри Коллиер в «Женском труде». О крестьянках в «Видении о Петре Пахаре» говорилось: «Сами они тоже страдают от голода, / И тревоги зимой, и бессонных ночей, / Когда надо встать с постели, качать колыбель, / Также чесать шерсть, латать и мыть, / Растирать лен, и мотать пряжу, и лущить камыши». Достаточно сказать, что домашние дела не знают границ24.