— Я все это представляю себе иначе.

— Но ведь это действительно так! — твердо сказал Хейнс, бросив на Присциллу злобный взгляд. Та тряхнула головой и так же злобно посмотрела на Хейнса.

Присцилла давала показания в течение одиннадцати чрезвычайно утомительных для нее дней, после чего ей было разрешено вернуться в Форт-Уэрт. Обе стороны оставили за собой право вновь вызвать ее в суд в качестве свидетельницы, но случилось так, что ни обвинение, ни защита этим правом не воспользовались. В течение последующих двух месяцев Присцилла, однако, продолжала играть ключевую роль в судебном процессе, хотя лично в нем и не участвовала. Почти ежедневно она подвергалась нападкам со стороны защиты. Свидетели же обвинения защищали ее и приводили факты, подтверждавшие изложенную ею версию событий, происшедших в ночь со 2 на 3 августа.

"Не думаю, что защите удалось поколебать ее версию, — сказал в тот вечер Тим Карри, когда, сняв ковбойские сапоги, приготовился отдохнуть за кружкой-другой пива. — Они бросили против нее все, что только могли, но она проявила стойкость и сдержала натиск". Конечно, адвокатам Каллена удалось в какой-то мере подорвать репутацию Присциллы, и в дальнейшем они собирались действовать в том же духе. Нельзя сказать, чтобы та давала правдивые показания о своих отношениях с Рафнером и о своем пристрастии к наркотикам. Карри был почти уверен, что защита наверняка откопает свидетелей, которые под присягой покажут, что, подписывая добрачный договор, Присцилла знала, что делает. Она также отрицала, что упоминала о своем разводе в беседе с Бев Басе в клубе "Рангун рэкит" за несколько часов до убийства, но это представлялось щелочью по сравнению с той крупной ставкой, которая разыгрывалась на самом процессе об убийстве. Больше всего окружной прокурор был доволен тем, что защите так и не удалось опровергнуть ее версию событий той ночи.

Хотя в то время Ричард Хейнс и не хотел этого говорить, впоследствии он все же вынужден был согласиться, что Присцилла держалась лучше, чем он предполагал. "На мой взгляд, Тим Карри допросил ее просто гениально, — признался он потом. — Он блестяще довел ее до самого конца. Я бы поставил ему за это "отлично"".

Сидя в тот вечер за стойкой бара в ночном клубе "Рет Батлерз", судья Джорж Доулен признался, что это были две самые трудные недели за всю его судейскую практику.

Поначалу он полагал, что, как только будут отобраны присяжные, суд приступит к рассмотрению существа дела и завершит его за какой-нибудь месяц. Но вот уже прошло полмесяца, а суд успел выслушать показания лишь одного-единственного свидетеля. "Возникла довольно необычная ситуация, — сказал Доулен, потягивая виски с содовой. — И обвинение и защита приехали сюда с явным намерением не жалеть денег. Ни одна из сторон не может переплюнуть другую. Это не тот случай, когда в город приезжает знаменитый и очень дорогой адвокат и запросто разделывается с молодым и неопытным прокурором. В нашем деле прокурор и его помощники — способные и опытные специалисты".

Доулен заказал еще стаканчик и, задумчиво покачав головой, сказал: "Каллен и Присцилла — единственные люди, знающие правду. Но кто-то из них лжет. Когда время от времени их взгляды встречаются, один из них знает, что другой лжет. Но никто, кроме них, не знает правды. Да, интересненькое дельце!"

В ходе дальнейшего судебного разбирательства следственная работа по делу не только не прекратилась, а, наоборот, приобрела еще более широкие масштабы. Одна только защита наняла двадцать следователей, которые приступили к тщательному изучению и оценке всевозможной информации, поступавшей к ним из самых различных источников. Окружной прокурор тоже не отставал: его следователи были столь же активны и не гнушались возможностью использовать в качестве свидетелей даже лиц, на которых уже были заведены судебные дела (не имевшие, правда, прямого отношения к делу Каллена). Множество каких-то подозрительных типов предлагало свою информацию. В большинстве случаев она оказывалась ложной, но обе стороны все же вынуждены были ее проверять.

Некоторым из главных действующих лиц процесса, включая судью Доулена, угрожали расправой. Стив Самнер, адвокат, возглавлявший следствие со стороны защиты, не раз замечал, что кто-то рылся в его вещах в номере мотеля. Кто-то несколько раз угрожал по телефону Санди Майерс, признанной виновной в незаконной торговле наркотиками. В свое время она подружилась с Присциллой и теперь должна была выступить с показаниями в качестве свидетеля защиты. Неизвестные лица пытались как-то взломать дверь и проникнуть в ее дом.

Однажды, когда адвокаты и следователи подошли к судье для обсуждения одного из протестов, секретарь Доулена принес утреннюю почту. Судья открыл конверт, и оттуда выпала стреляная пуля 38-го калибра. Позже судья Доулен сказал: "Просто не знаю, что бы это значило. Что это: угроза, улика, шутка? Ума не приложу". Он все же отправил ее на экспертизу в Форт-Уэрт. Там ее изучили и сделали заключение, что она отличается от всех пуль такого же калибра, обнаруженных на месте преступления. Но эта "судейская пуля", как ее потом называли, стала еще одним обстоятельством, поставившим суд в тупик и запутавшим присяжных.

Следующим в качестве главного свидетеля обвинения должен был выступить Бубба Гаврел. Однако обвинение решило вызвать сначала других свидетелей, которые подтвердили бы показания Присциллы.

Чета Джонсов, живших рядом с участком Дэвисов, почти слово в слово повторила рассказ Присциллы о том, как в ту ночь она стучалась в дверь их дома и как, зажимая рукой рану, кричала, что Каллен убивает в особняке всех подряд. Шофер "скорой помощи" Томас Саутолл рассказал, как они усадили в машину обезумевшую от страха Присциллу, подобрав ее у дома Джонсов, а затем увезли и окровавленный труп Андрии Уилборн. Саутолл тоже слышал, как Присцилла называла убийцей Каллена.

К концу третьей недели допроса свидетелей в зал суда на костылях приковылял Бубба Гаврел. Как и другие свидетели обвинения, он подтвердил основные факты, изложенные Присциллой, и дополнил их некоторыми подробностями, что он делал и в ходе своих предыдущих показаний. Джо Шэннон начал допрос Гаврела с вопроса о том, были ли у него в ту ночь на руке часы. В показаниях разных свидетелей обнаружилось досадное противоречие относительно точного времени происшедших событий. Вот почему Шэннон хотел довести до сознания присяжных, что свидетели называли время лишь приблизительно, насколько помнили. Гаврел ответил, что часов тогда у него не было и что поэтому он указывает лишь приблизительное время.