Алеша достал серебряный портсигар с золотой монограммой, раскрыл его и протянул есаулу.

— «Радомэс», господин есаул!..

Рука Алеши была тверда. Пальцы не дрожали и когда подавал портсигар, и когда протянул зажженную спичку Гаркунову.

— Ну, прапорщик, этот ваш «коврик» скор больно. За полсуток поднять отряд в наступление… Нет, уж пусть он десятого один берет Чесноковку…

Сердце Алеши упало. Кровь хлынула от лица. Он наклонил голову и не нашелся что ответить. «Неужто почуял баран волка?!» Мозг Алеши работал лихорадочно.

— Тревожные вести из штаба, господин есаул. Елазич спешит… Сводный отряд полковника Смелевского, по слухам, разбит… — придушенным шепотом сказал Алеша.

— Слухи, прапорщик… — резко оборвал есаул.

Но Алеша чутьем угадал, что сведения о разгроме белых Гаркунов принял далеко не так равнодушно, как хотел бы показать это ему, молодому прапорщику.

— Вас где устроили? — вдруг переменил он тему разговора и, не дождавшись ответа, крикнул: — Мишка!

В комнате есаула появился веселый Мишка — денщик Гаркунова.

— Устрой прапорщика к Казимиру Казимировичу…

Алеша поклонился и пошел к двери, но потом вернулся, склонился к есаулу и шепнул:

— У меня две бутыльчонки шампанского… Отпраздновать хочу первое свое крещение с боевыми офицерами… вашего славного отряда…

Есаул приветливо улыбнулся Алеше.

— Мишка! Устрой господина прапорщика ко мне. Да пошли сюда вахмистра Грызлова… Да приготовьте к вечеру!.. — И он сделал ему какой-то таинственный знак.

Боевое крещение прапорщика Палагинского офицеры отпраздновали в квартире командира. Есаул занимал лучший в деревне двухэтажный дом богатого пасечника и мараловода Авдея Гущина.

В просторной горнице с зеркалами от пола до потолка, с большими широколистыми фикусами длинный стол накрыт белой скатертью. Денщики весело сновали по дому, сервируя ужин. Хрустальные бокалы на тонких высоких ножках, стопки, стаканы. Графины с золотистой и хмельной, как спирт, медовухой. Румяные жареные поросята с оскаленными зубами, жирные копченые хариусы, блестящая и круглая, как дробь, зернистая икра рядом с желтым куском сливочного масла… И на самом видном месте стола, в серебряном тазу со льдом, две пузатые засмоленные бутылки шампанского.

Гости собрались по-военному аккуратно. Хозяин, сухощавый есаул с серебряной головой, представил молоденького «юбиляра» офицерам своего отряда. Высокого красавца — Казимира Казимировича Песецкого — в кителе цвета хаки, с Владимиром в петлице, Алеша тотчас же узнал по рассказу Никодима.

Сотник поздоровался с Алешей левой рукой (правая была забинтована). Алеша невольно взглянул в зеркало: рядом с рослым, стройным усатым сотником он выглядел хрупким мальчиком с длинными девичьими глазами и детски загнутыми ресницами.

— А это наш командир батареи, — улыбнулся есаул. — Капитан Огородов, Федор Трофимович. Молчит. Всегда молчит. Слышим только, когда командует: «Ба-ата-рея! Огонь!..»

Огромный, с мясистым, квадратным лицом и вислыми «шевченковскими» усами офицер в заношенной форме артиллериста, мыкая в усы, осторожно взял руку Алеши в свою толстую ладонь, вяло подержал и выпустил.

Вслед за офицерами пришла сестра милосердия Вера Петровна Любимова, молодая привлекательная женщина с толстой русой косой гимназистки, и щупленький, бесцветный военный врач Пришкин.

Вера Петровна — единственная дама отряда — и самый юный из всех — виновник торжества, пунцовый от смущения прапорщик Палагинский, по общему приговору, были посажены за столом на почетное место. Тамадой единогласно избрали Казимира Казимировича Песецкого.

Отрядный оркестр из соседней комнаты грянул марш. Гости задвигали стульями, загремели приборами. Ловкие, вышколенные денщики наполнили стаканы ароматной медовухой, и ужин начался.

Через полчаса разгоряченные офицеры и повеселевшая Вера Петровна оживленно смеялись. Оркестр играл не переставая. От первого же глотка многолетней, сладкой и крепчайшей, как английский ром, медовухи словно пожар вспыхнул в горле Алеши. Он задохнулся, закашлялся, насмешил всех до слез. Второй глоток медовухи Алеша незаметно вылил в горшок с цветком.

Вера Петровна и офицеры одобрительно взглянули на него, когда он поставил пустую стопку на стол.

— Ай да прапорщик-крошка! — поощрительно вскричал тамада.

Из-за косяка двери выставилась голова необыкновенно короткого человека и пристально уставилась на Алешу. Под враждебным взглядом выпуклых, рачьих глаз Алеша вздрогнул, взглянул на дверь, но голова скрылась. Алеша нервно поправил ремень новенькой портупеи.

Маленькая, с масленой лысинкой на макушке, голова снова выставилась из-за косяка. Тот же пристальный взгляд Алеша перехватил на себе, но через секунду таинственный коротконогий человек стал глядеть на графин с медовухой.