Развязала мешочек, вынула глиняную миску, взяла из нее большой ком овсяного толокна и подала мне:

— Ешь толокно! Это мне свекровь принесла...

И мы оба стали есть. Наталья ела не торопясь, а я так быстро, что скоро и крошек не осталось.

С того дня я начал выезжать в луга пасти Гнедка и дедова Карька. Дед Михайла давал мне большой ломоть хлеба, луковицу, соль, а иногда и шкалик молока. Если же дед куда-нибудь отлучался, то меня снаряжала Наталья. Она совала в мой кошель хлеб, вареные картофелины, соленые огурцы, морковку:

— Бери, бери! День-то стал вон каким длинным — все сжуешь! Пастухи — самые едучие люди...

Я брал, что давали, а чего было стыдиться? Брал не милостыни, а заработанное. Часть еды оставлял родителям. Мать принимала и горестно вздыхала.

— Тебе бы, Мишка, гулять да гулять, а ты нанялся-продался.

* * *

Бесхлебица терзала не только нас, но и другие бедные семьи. И все мы с нетерпением ждали, когда же наконец созреет рожь. Мать частенько спрашивала отца:

— В поле не заглядывал? Как там рожь-то?

— Наливается, но зерно еще мягкое, жидкое: раздавишь, а в нем молочко...

— Да-а-а, как богом заведено, так все и делается: рожь две недели цветет, две недели наливается, две недели созревает... Если бы установилась жаркая погода, а то сейчас ни лето, ни осень!..

Но вот однажды мать мне сказала:

— Пойдем в поле, да своими глазами на рожь-кормилицу взглянем! Дед Михайла Тиманков сказывал, будто поле побурело...

И мы пошли. Мать поглядывала на небо и досадовала:

— Облака висят над нами, солнышко собой загораживают! Пусть бы над барским лесом дремали, а нам бы солнышка и теплышка побольше: без этого рожь не торопится поспевать. Богу-то, видимо, некогда за облаками приглядывать, вот они, ленивцы, и висят, где хотят!..

Мы шли и по обочинам полевой дороги и в канавах часто встречали круговины зарослей высокого, душистого донника. Мать останавливалась, притягивала к себе веточку донника и нюхала.

— Ишь, как гоже пахнет! Недаром курильщики донник сушат и в махорку добавляют.

— Зачем?

— Чтобы сатанинский табачище не шибко баб и младенцев душил... А ты, сынок, замечай и запоминай: где донник растет, там и рожь родится высокой да колосистой!

— А почему?

— Баба я темная, причины не знаю, а вот вижу и тебе сказываю. Давай-ка наломаем веток донника!

— Да зачем они тебе? Понюхала и хватит!

— В нашу избу войти страшно: отец всю ее прокурил-продымил. А я эти веточки донника высушу да за иконы положу и в отцовскую махорку намешаю: тогда будем дышать добрым воздухом!

Добрались мы с матерью до средины поля. В море волновавшейся, сильно побуревшей ржи с трудом отыскали свою трехсаженную полосу. Мать сказала:

— Ты на всю жисть у себя в памяти заруби: каждый хозяин свои загоны и полосы по-своему метит. Один выпахивает кольцо, другой еще чего-нибудь, а наш отец метит полосы вот как...

И раздвигая руками рожь, мать прошла по метке-треугольнику.

— Такой меты больше ни у кого на нашей улице нет. Ее еще дедушка Илья придумал, и твой отец строго блюдет.

Сказав так, мать перекрестилась, поясно поклонилась зревшему хлебу, сорвала колосок и бережно вышелушила из него зерна.

— Ну, Мишка, будем живы, рожь поспевает! Давай нарвем колосков!

— Зачем?

— Рви, рви! Кашу сварим.

Только мы сорвали по нескольку колосков, как из недалекой от нашей полосы лощины вырвался всадник и, помахивая нагайкой, закричал:

— Э-э-й, вы что делаете?

Мать спокойно сказала:

— Кричит полевой объездчик Михайла Дитькин...

Михайла подскакал к нам.

— Вы чью рожь портите?

Мать даже не обернулась.

— Свою...

— Свою... Вот я гляну, какая она своя-то!

И спрыгнув с коня, он прошел по метке-треугольнику:

— Ладно, что ваша, а то бы...

Мать оборвала многоречивого объездчика:

— Уж кому-кому, а тебе бы, Михайла, стыдно на меня кричать! Ведь знаешь — и все село знает! — что мы с мужем чужой соломины не берем, а шумишь!

Дитькин густо покраснел.

— Тут, Анна Лександровна, я обмишулился! Гляжу, какая-то баба с парнишком полем идет, что-то рвет и в фартук складывает. Я и подумал: на чужих загонах колосья ворует. Издали разве узнаешь, кто по полю разгуливает и чего рвет!