— Ладно, ладно, согласен, успокойся! — буркнул я и упал в свой шезлонг. — Так что насчёт недостатка воздуха и температуры за бортом?

— Ты совершенно правильно выразился по поводу «температуры за бортом», — ухмыльнулся ОН. — Ты сейчас находишься именно внутри борта, понял?

— Ах, — вот как? Интересно, интересно, — озадаченно произнёс я, и на некоторое время замолчал, подставив лицо слегка обжигающему солнцу.

— Что будешь пить? — через некоторое время спросил ОН у меня.

— Как будто ты не знаешь, — проворчал я. — В моём возрасте привычки не меняют! Водка, она и в Африке — водка!

В воздухе промелькнула лёгкая искра, раздался ещё более лёгкий хлопок, и перед нами возник грубо-сколоченный деревянный стол, на котором стояли: большой тонкостенный хрустальный и слегка запотевший графин с прозрачной жидкостью, два гранённых двухсотграммовых стакана из обычного, чуть мутноватого стекла, большая, грубо слепленная из глины, миска с солёными огурцами, капустой и помидорами, пара изящных тарелок из тонкого голубого фарфора. Рядом с ними лежали, покрытые искусной резьбой, серебряные ножи и вилки. Сбоку стояли большой деревянный кувшин, наполненный какой-то тёмной жидкостью и две корявые кружки, выдолбленные из цельного дерева.

Я некоторое время с удивлением созерцал это странное эклектичное зрелище, потом с недоумением спросил у собеседника:

— Это что за вакханалия? Зачем и к чему такое переплетение стилей? В чём смысл!?

— Эх, батенька, — усмехнулся ОН. — Вы себе и не представляете, что такое настоящая вакханалия! А то, что стол так сервирован, то в этом нет какого-то особого смысла или бессмыслицы. Просто мне так захотелось… Знаешь, на фоне этих величественных гор, при виде этой всепоглощающей идеальной гармони, мне захотелось создать именно здесь и сейчас небольшой островок дисгармонии.

— Значит, смысл в твоём поступке всё-таки присутствует? — усмехнулся я.

— Да, ты прав, — засмеялся ОН и, не торопясь, разлил жидкость из графина по стаканам.

— Что это? — поинтересовался я, заранее накалывая на вилку маленький огурчик, весь покрытый остренькими пупырышками.

— Конечно же водочка! — удивился Бог моему глупому вопросу. — Она, родная! Хорошо очищенная, приготовленная из спирта марки «Люкс» и талой горной воды, целый час пролежавшая во льду, вон там, — на соседнем леднике!

— Превосходно! — с энтузиазмом воскликнул я, внимательно обозрев искомый ледник. — Каков будет тост?

— За то, чтобы в любой гармонии всегда присутствовали лёгкий диссонанс и дисбаланс! Без этого никак нельзя!

— За диссонанс!

— За дисбаланс!

Мы с удовольствием выпили, с не меньшим удовольствием закусили, полюбовались горами и небом. Я попробовал жидкость из деревянного кувшина. Квас! Великолепный домашний квас! Какая вкуснятина!

— Как РОМАН? — спросил ОН, наливая по второй.

— Движется… Потихоньку, полегоньку, — вяло отозвался я. — Куда спешить…

— Ну, о том, стоит или не стоит спешить, в этом мире могу достоверно рассуждать только я, — нахмурился ОН.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился я.

— Да пока ничего, — усмехнулся мой собеседник. — Пиши, пиши. Не торопись, но и не запускай творческий процесс. Время ещё есть…

— И сколько мне его осталось?

— Пиши, дружище! Живи и радуйся жизни.

— Ну и славно, ну и хорошо, — расслабился я. — А ты знаешь, что Гёте писал «Фауста» двадцать четыре года! А Булгаков «Мастера и Маргариту» пятнадцать лет?!

— Ну, нашёл, с кем себя сравнивать! — расхохотался он. — А вообще, есть и другие примеры. Бальзак прожил всего пятьдесят лет, но его «Человеческая комедия» состоит из девяноста романов и рассказов! Вот где пример плодотворности, трудолюбия и целеустремлённости! Учись, юнга!

— Знаем мы причину этого трудолюбия, — пробурчал я. — Пить столько кофе и беспрерывно курить!

— О, как легко ты объяснил плодотворность этого гения! — рассмеялся БОГ.

— А, вообще-то, я не понимаю, как можно было столько всего написать за такую короткую жизнь! Бальзак пьянствовал, гулял, играл в азартные игры, транжирил деньги, делал долги и бегал от кредиторов, да ещё и успевал ухлёстывать за бабами не первой свежести!

— Да. Что было, то было. Слаб человек. Увы… — вздохнул БОГ и поднял свой доверху наполненный стакан. — Кстати, как говорил Оноре де наш Бальзак: «Быть повсюду дома могут только короли, девки и воры»!

Я рассмеялся, задумался, а потом спросил:

— К чему ты это?

— А к тому, что этот толстобрюхий писака-идиот забыл упомянуть ещё одну личность в этом почётном списке, — с деланным возмущением усмехнулся ОН.

Сначала я недоумённо посмотрел на собеседника, потом до меня дошло, и я расхохотался: