— Интересно, сколько в ней воинов? — буркнул я.

— Не много и не мало, Сир, — откликнулся ШЕВАЛЬЕ. — Старый Граф сосредоточил в ней все силы, которые остались в Провинции, оголив другие укрепления.

— Не люблю я все эти осады, штурмы! Люблю лихую рубку в открытом поле! Эх! Чёрт возьми! — поморщился я, а потом оглянулся, развернул коня.

Триста дюжих Гвардейцев, находящиеся в тридцати шагах от меня, и шесть тысяч пехотинцев, следующие на почтительном от нас расстоянии, построенные в двенадцать походных колонн, замерли, как вкопанные. То же сделали и пятьсот всадников за ними. Молодцы ребята! Какая, однако, выучка, какая дисциплина!

Я снова развернул коня и двинул его в сторону замка неторопливой рысью. Перед осадой надо было что-то произнести для истории. В голову ничего судьбоносного, особого и оригинального не приходило. «Чёрт возьми, я стал настоящим заложником своего собственного Имперского Цитатника!», — в очередной раз возмутился я про себя. Да, всё время все ждут от меня чего-то умного. Но любой, даже самый полноводный источник, когда-нибудь высыхает, иссякает и мелеет! Может быть, Бог с ним, с этим Цитатником? Да нет! Если неглупый человек начинает говорить что-то умное, то ему приходиться делать это до конца жизни, иначе окружающие его люди подумают, что он стал дураком или даже придурком! Увы, увы… Что же делать, придётся продолжать творить и вспоминать…

Между тем ПОЭТ и ШЕВАЛЬЕ, по-прежнему следующие рядом, выжидающе и вопросительно смотрели на меня. Я, как всегда в таких случаях, напрягся и, с трудом найдя в закоулках памяти подобающую данному моменту фразу, мрачно и со значением произнёс:

— Великие дела не делаются сразу!

— Однако, — как хорошо и тонко сказано, Ваше Величество, — с искренним восторгом произнёс ШЕВАЛЬЕ. — Вы, или Сократ?

— Софокл… Был такой драматург, философ и политик, — раздражённо ответил я, а потом тяжело взглянул на ПОЭТА. — Можете написать в этой чёртовой Летописи так: «Император задумчиво посмотрел на чёрную мрачную глыбу замка, возвышающуюся перед ним, и произнёс пока только ему понятную фразу: «Как говорил когда-то очень давно один мудрец, великие дела не делаются сразу». — А потом он тронул коня, оставив соратников в восторженном недоумении и в глубоких раздумьях».

— Этот Софокл, — тоже грек? — спросил ШЕВАЛЬЕ. — Я становлюсь его поклонником.

— Конечно же, грек. Оттуда, с этой самой Греции, очень много чего началось, и много чего там же и закончилось — ответил я, а потом строго добавил. — А вот тема поклонников, как и кумиров, мне очень не нравится. Здесь вам не Венская оперетта! А вы, отнюдь, не пьяный гусар, запутавшийся в кулисах! Понятно!?

Как всегда в таких случаях воцарилась почтительная и недоумённая тишина, которую уже традиционно прервал ПОЭТ:

— Сир, я не буду спрашивать Вас о том, что такое Венская оперетта и кто такие гусары, которые путаются в кулисах. Бог с ними. Пусть путаются, сколько им угодно. Это их выбор… Я о другом… «Великие дела не делаются сразу!». Это Вы к чему? В Летописи для благодарных потомков должно быть отражено всё предельно чётко, ясно, понятно и доходчиво.

— Господи! И передо мною находится самый умный человек при моём Дворе?! После меня, конечно…

— Сир!?

— Объясняю… Мы стоим на пороге важнейшего исторического события, — осады замка Графа Третьей Провинции! Неужели непонятно!? Но мы не будем сразу бросаться в бой. Это совершенно исключено! Сначала сделаем привал, развеемся, перекусим, выпьем, потом немного отдохнём, соберём Военный Совет, подготовимся, и только тогда со свежими силами пойдём брать этот чёртов замок! Вы же знаете, как я не терплю осад! Не хочется, но надо, увы, никуда от этого нам не деться. Теперь понятно!? «Великие дела не делаются сразу!». Вот так! Примерно так… Ну, а вообще-то, данная мысль, конечно же, имеет более глобальный и глубокий характер.

— Сир, в общем-то, всё предельно ясно, но разрешите задать очень простой, но важный вопрос, — мягко, но решительно вмешался в наш разговор несколько обеспокоенный ШЕВАЛЬЕ.

— Задавайте, сударь, — покровительственно усмехнулся я. — Собственно, мне понятно, о чём вы меня спросите. Очевидно, вас беспокоит возможная внезапная вылазка противника из замка и его атака на наш лагерь в самый неподходящий для нас момент?

— Как Вы догадались, Сир? — удивился ШЕВАЛЬЕ.

— На то я и Император, а не какой-то хрен собачий! — ухмыльнулся я и искоса, с нескрываемым удовольствием посмотрел на скривившегося от моих слов ПОЭТА. — ШЕВАЛЬЕ, вы видели план замка? Мы с вами недавно его изучали. Сколько у него входов?

— Один, Сир…

— Совершенно правильно, только один. Так вот, господа. Я решу проблему предотвращения возможной вылазки противника, даже не задействовав при этом ни одного солдата. И никто из крепости не посмеет появиться и ночью, и днём, несмотря на то, что все мы будем сладко спать, ну, например, после грандиозной пьянки-гулянки! Ну-ка, подивитесь в очередной раз силе и мощи моего разума! Вы готовы!?

— Так точно, Сир! Готовы!!!

— Я посажу перед воротами ЗВЕРЯ. Вот, собственно, и всё…

— Бог ты мой, как просто, Сир! — восхитился ШЕВАЛЬЕ. — Об АНТРЕ все как-то подзабыли, его давно никто не видел.

— Любезный, а его до поры до времени видеть никому и не надо. И не дано, и не суждено, — проворчал я. — Зачем лишний раз пугать людей и животных? Жаль, что нельзя использовать его при штурме крепости. Через стены такой высоты он, к сожалению, не перепрыгнет. За что я и не люблю эти долбанные замки! То ли — поле, то ли — степь! В крайнем случае, — гладь морская. Есть где развернуться и показать силушку молодецкую! Эх! Ладно, господа! Пока сделаем привал…