В гастрономовской бакалейной

Он твердил, от водки пунцов:

Дорогуша, подай

за Ленина

Две поллитры и огурцов...

Ленин -

самое чистое

деянье.

Он не может быть замутнён.

Уберите

Ленина

с денег.

Он - для сердца

и для знамён.

Валерий опустил голову. Раздались аплодисменты. По нарастающей!

Зал аплодировал минут пять, не меньше. Кто-то крикнул хоккейное "Молодцы!", но без стадионной разбивки по слогам... Это воспоминание первого спектакля.

Ленинская тема ещё раз возникнет в нём, во второй половине, , фрагментами из "Лонжюмо". Бесёнок-ведущий после двух подряд парижских стихов под звуки "Интернационала" пояснит: "Лонжюмо - это под Парижем. Там помещалась школа Ленина. Сейчас там лесопильня". И выйдут на авансцену трое: Васильев, Высоцкий, Золотухин (иногда кого-то из них заменял Хмель).

Глава "Ленин режется в городки" не просто раскладывалась па три голоса. Как бы иллюстрируя, нет, не иллюстрируя -подтверждая действие, они метали в зал невидимые биты и, точно но Вознесенскому:

Революция играла

озорно и широко!

Личной заинтересованностью - всех исполнителей!
– были проникнуты финальные строки:

Скажите, Ленин, мы - каких вы ждали,

Ленин?!,.

Скажите, Ленин, где

победы и пробелы?

Скажите - в суете мы суть

не проглядели?..

Последний из трёх вопросов произносил Высоцкий. Во весь голос. Его же голос неизменно звучал во всех строках антисталинистского толка. Володя торопился - даже чуть заикался, волнуясь:

Может, правы эмблемы тех лет,

Где, как солнечное

затмение,

Надвигался на профиль

Ленина

Неразгаданный силуэт?

Хватит!..

В книжке "Антимиры" эта строфа была; в изданном в 1966 году следующем сборнике Вознесенского (отличном, кстати) "Ахиллесово сердце" и во всех последующих - её уже нет. Как не вошел ни в одну книжную публикацию "Озы" шестистрофный кусок IV главы:

... Будто крутится радиолой

Марш охрипший и одиозный.

Ты не пой, пластинка, про Сталина, -

эта песенка непростая...

Было. Больше не угорим

Вислым дымом его седин.

Господи, с чего наши пропагандистские службы считают, что люди начисто лишены памяти?!

А таганцы будили память и совесть, напоминали, что и мы:

He какие-то винтики,

А мыслители...
–

Но, с другой стороны, и мы, мы же

... продукты атомных распадов,

За отцов

продувшихся -

расплата.

И на полном серьёзе подводили они нас, зрителей, ставших, независимо от желания, соучастниками их пронзительных лице-действ, к последним, ключевым строкам "Озы":

Все прогрессы -

реакционны,

Если

рушится

человек!

Противоречу себе? В начале этой главы писал, что хлестче звучал в спектакле другой тезис:

Художник первородный -

Всегда трибун,

а теперь не знаю. Прокатал в мозгу весь спектакль, в том числе и не названные здесь темы - любовную, например. Всё было вмещено в ёмкие эти полтора часа Поэзии и Театра - и жизнь, и слёзы, и любовь, и ещё многое. Наверное, к каким-то деталям "Антимиров" я вернусь в дальнейших главах, а пока хватит. В приведенной чуть выше строке: "Если рушится человек..." - послышался отголосок совсем другой темы - темы порухи.