Шрифт:
Человечья гордость,
смирись и улягся!
Человеки эти -
на кои они ляд!
Человек
постепенно
становится кляксой
На огромных
важных
бумажных нолях...
Бумажищи
в портфель
умещаются еле,
белозубую
обнажают кайму.
Скоро
люди
на жительство
влезут в портфели,
а бумаги
наши квартиры займут.
Или вот это:
Ухо в метр
– никак не менее -
за начальством
ходит сзади,
чтоб, услышав
ихне
мнение,
завтра
это же сказать им.
Если ж
старший
сменит мнение,
он
усвоит
мненье старшино:
– Мненье
это не именье,
Потерять его
не страшно.
Последние два стиха произносит в спектакле, естественно, Смирнов. Произносит органично, даже несколько с вызовом: а вот я такой! на том и выбился! а вы мне ещё позавидуете, и ваш Маяковский тоже!..
"О месте поэта в рабочем строю" дискутирует Маяковский Смехова и Шаповалова с тщедушным и внешне совершенно безвредным фининспектором - Джабраиловым. Настолько безвредным, что может "даже ямбом подсюсюкнуть", не ямбом, конечно, но произнести одну-две строфы известного стихотворения, переводя его в диалог, и оттенить важность произносимого самим Маяковским - и про хрестоматийную добычу радия, и про то (эту реплику подаёт Шаповалов), что:
Происходит
страшнейшая из амортизации
– амортизация
сердца и души.
А коль так, то поэт неумолимо приближается к концу, к выстрелу в том давнем апреле.
И ещё важно, на каком фоне диалог происходит. Кубики - универсальный строительный материал; сейчас из них выстроено три ряда канцелярских столов, из-за которых торчат "герои" ненаписанной поэмы "Плохо" и написанного стихотворения "Служака". Оно звучит в спектакле почти целиком.
Появились
молодые
превоспитанные люди,
Мопров знаки золотые
им
увенчивают груди.
Парт-комар
из МКК
не подточит
парню
носа:
к сроку
вписана
строка
проф-
и парт-
и прочих взносов
Честен он,
как честен вол.
В место
в собственное
вросся
и не видит
ничего
дальше
собственного носа.
Коммунизм
по книгам сдав,
перевызубривши "измы",
он
покончил навсегда
с мыслями
о коммунизме.
Что заглядывать далече?!
Циркуляр
сиди
и жди.
– Нам, мол,
с вами