— Да, конечно!

— Так вот, я совершенно не боюсь игрока, у которого нет сердца и души. Быть может, мои слова покажутся вам немного высокопарными, но в современных шахматах эмоции едва ли не определяющая штука! Эмоции и опыт совладания с собственными эмоциями.

В позиции, когда, прежде всего, необходимо не столько просчитывать ходы, сколько чувствовать и оценивать ситуацию, компьютер не сможет соперничать со мной. А тогда он ошибется.

— Ребята из «Пинтела» просчитают свое поражение быстрее вас?

— Именно.

— И все же, Анни, над программой работали не только лучшие программисты, но и известные гроссмейстеры: Сигурдсон, Тодоров.

— Тодоров? Я ничего об этом не знал.

— Да, да! А перед тем как мы уйдем на рекламу, так сказать, для закрепления: в чем принципиальная разница игры с очень сильным человеком и компьютером?

— Приведу пример из истории. Известный шахматный психолог Блюменфельд часто записывал свои мысли в тетрадь прямо во время игры. Один из его соперников на протяжении всей партии заглядывал в его тетрадь. Тогда Блюменфельд решил подловить соперника.

— Что же он сделал?

— Блюменфельд записал в тетрадке: «Опасаюсь жертвы слона». Да, по-моему, в той истории речь шла именно о слоне. Но не важно. Так вот, он написал это и встал из-за стола. Соперник в очередной раз заглянул в тетрадь и тотчас отдал офицера. Блюменфельд вернулся к доске и сделал новую запись в тетрадке: «Опасения были напрасны. Жертва слона дала мне огромное преимущество».

— Блестяще!

— Так вот, с компьютером это невозможно.

После передачи Гаспаров был вне себя от ярости. Словно заведенный, он ходил вокруг роскошного дивана и, постоянно повышая голос, задавал один и тот же вопрос:

— Вы знали, что на них работает Тодоров? Знали? Я буду играть против компьютера или Тодорова? Вам ведь это было известно, да?

— Анни, успокойся, мы тоже ничего не знали.

— Тодоров. Тодоров — это уже не просто какой-то там «Нью Кинг»! Он изучал мои партии! Изучал не один год! Тодоров знает, как я играю, он мог многое им подсказать! Почему они пригласили именно его? Потому что он играл со мной лучше других! Именно он был ближе всех к победе! Машина плюс человек — это уже не просто машина!

— Я думаю, что и в прошлом году гроссмейстеры помогали «Пинтелу».

— Может быть, и помогали какие-то там шахматисты, но не Тодоров же! Ребята, это уже не просто исследование возможности компьютера и человека! Если они настраивают компьютер исключительно против игры со мной, то это уже совсем другое дело!

— Анни, угомонись. Прежде всего тебе нужно успокоиться. Ты же понимаешь, что все равно против тебя будет играть кусок железа. Его программировали люди. Ты сделаешь гениальный ход, и эта бандура зависнет. Он ничего не сможет противопоставить тебе, ты же сам это знаешь.

— Я-то знаю, но Тодоров.

Следующим утром Гаспарову впервые показали студию, в которой будет проходить поединок. Павильон походил на обычную гостиную в американском доме с той лишь разницей, что повсюду стояли камеры и охранники. Количество последних сильно озадачило Гаспарова. Этаж напоминал засекреченный объект. Не иначе. Повсюду ходили какие-то люди. С рациями и пистолетами. В форме и в штатском. Они охраняли каждую дверь, каждый коридор, каждое кресло. Одни вышибалы подстраховывали других, и Гаспарову тщательно объясняли, в какие комнаты он не имеет права заходить.

— Эй, ребята, это всего лишь игра!

— Господин Гаспаров, сюда нельзя. И будьте, пожалуйста, осторожны, здесь провода.

Километры проводки стали вторым запомнившимся удивлением того дня. Повсюду: на стенах, по полу и на потолке тянулись тысячи кабелей и шнуров. Словно дороги огромного города, они соединяли между собой сотни компьютеров. Куда бы в тот день ни посмотрел русский шахматист, взгляд натыкался на автострады цветных проводов.

— Миш, для чего все эти кабели? — спрашивал Гаспаров.

— Бес их знает.

— Ты видишь, сколько их здесь?

— Господин Гаспаров, простите, но сюда вам тоже нельзя.

За так называемым дружеским обедом организаторы турнира разъяснили Гаспарову все тонкости регламента матча. Это и это можно, это и это нельзя. Среди прочего Гаспарову запрещалось не только разговаривать с собственными секундантами, но и просто смотреть в зал.

— Погодите-ка! — поставив на стол бокал вина, возмутился шахматист. — У вас там вокруг компьютера ходит десяток человек. Я помню, как это было в прошлом году. Один, другой. Я просчитываю тысячи ходов, а вы попиваете сок и улыбаетесь камерам! Вы смотрите в потолок, а я должен думать еще и о том, чтобы случайно не посмотреть в зал?