— Дурак! При чем здесь заявление? Ты сам знаешь, что теперь тебе дорога в комсомоле закрыта.

В это время раздался телефонный звонок. Марк снял трубку.

— Здравствуйте, Николай Дмитриевич. Да, он сейчас у меня.

Сергей взял у него трубку и услышал голос секретаря парткома.

— Сергей, здравствуй. Можешь ко мне зайти?

— Здравствуйте, Николай Дмитриевич. Да, конечно, я сейчас буду.

Не попрощавшись с Марком, Сергей вышел из его кабинета.

Проходя по Университетской набережной, он вспомнил, как почти полгода тому назад он шел в партком для того, чтобы услышать предложение, от которого он не сможет отказаться. Как давно это было! Сейчас его ждал, наверняка, другой прием…

Секретарь парткома встретил его спокойно. Поздравив с возвращением, он сказал:

— Ну, а теперь рассказывай, как ты дошел до жизни такой?

Сергей начал рассказывать. Он старался быть кратким, но рассказ получился долгим. В конце его Кольцов, как бы утвердительно, спросил:

— Значит, ты ее любишь? А она тебя?

— Я — да, а она не знаю.

— Вот в том–то и дело, — резюмировал секретарь.

Они помолчали. Наконец Кольцов–старший подвел итог разговора.

— Ладно, иди работай и учись. У тебя есть дела поважнее. Пора готовить перевыборную конференцию. А об этом, — он показал на письмо, которое Сергей держал в руке, — знаем только мы трое. И пусть так и останется. А ты постарайся все это забыть. Держись, Сережа!

Сергей вышел на набережную и медленно пошел к Дворцовому мосту. В общежитие идти не хотелось. Никого он сейчас не хотел видеть.

Он долго бродил по городу. Вечером вернулся в общежитие. В комнате никого не было. Он лег на свою кровать и почувствовал, что на него падает потолок. Он потерял сознание…

Вероятно, он так пролежал недолго. Когда пришел в себя, понял, что оставаться одному нельзя. Он встал и пошел в комнату, где жил Пушкарев. Он был один. Они пили почти до утра…

…Дни шли своим чередом. Сергей втянулся в учебу. На четвертом курсе пошли специальные предметы. Появился курс «Современной буржуазной философии», который читал весьма требовательный доцент Кейсель. Учебников по этому предмету не было и быть не могло. Преподаватель требовал, что бы студенты готовились к семинару по «первоисточникам», т. е. читали статьи в журналах на тех иностранных языках, которыми владели. Сам он, кажется, знал все европейские языки. Курс социологии интересно читал только что вернувшийся из стажировки в Англии молодой преподаватель Ядров. Что–то там заграницей произошло, поэтому вокруг него веял ореол таинственности. Интереснейший спецкурс читал Игорь Семенович Кун. И, конечно, шеф Сергея начал свой новый курс по «Морфологии искусства». В общем, Сергею было интересно на факультете. Но Комитет требовал своего времени.

От Галины пришло короткое письмо, в котором она сообщала, что переводится на заочное отделение и в Ленинград сейчас не приедет. Сергей на письмо не ответил, а лишь вложил в конверт письмо ее матери и отправил.

Через некоторое время его вызвал в партком Кольцов и спросил:

— Ты собираешься вступать в партию или передумал?

— Да, — замялся Сергей, — после того, что произошло… Я не знаю…

— А что произошло? — раздраженно спросил секретарь. — Ничего не произошло. Понял?

— Понял.

— Вот и хорошо. Начинай обычную процедуру прохождения. Ты знаешь. С секретарем партбюро факультета я поговорю. Он тебя поддержит. С партийными рекомендациями проблем не будет. Получишь комсомольскую рекомендацию и вперед… Скоро конференция, поторопись.

Сергей был удивлен и благодарен Кольцову.

Сначала он переговорил с Марком.

— Да, у меня уже был разговор с Кольцовым. Если твой вопрос с партийностью будет решен, готовься принимать у меня дела.

— Да, брось, ты, — не придал этим словам значения Сергей, — мы еще с тобой вместе поработаем.

Потом состоялся разговор с Игорем Толкуновым. Игоря Сергей знал хорошо. Они жили в одной комнате и Сергей считал, что у них нормальные отношения. По его рекомендации Игоря только что выбрали комсоргом курса. Здесь не должно быть никаких проблем. Но Толкунов неожиданно поставил ультиматум:

— Так, в партию мы вступаем вдвоем, либо никто.

Сергей опешил.

— Я не решаю такие вопросы. Ты же знаешь, что на прием в партию существуют строгие квоты. На весь университет такую квоту дают лишь на несколько человек в год.

Игорь усмехнулся.

— Ты хочешь быть членом партии? Мне то же это надо. Мы скоро заканчиваем факультет. И распределение наше будет зависеть от партийности. Не прикидывайся, что ты этого не знаешь. Себе место в аспирантуре ты уже обеспечил. А я не хочу ехать в какой–нибудь Благовещенск на Амуре.

Сергей пришлось рассказать все Марку.

— Да, твой комсорг — конечно, прощелыга. Но ты ничего не докажешь. А без комсомольской характеристики тебе не пройти. Не может быть, чтобы вся комсомольская группа его поддержала. Ну, скажи ему, что его кандидатура будет рассмотрена позже.

Толкунов, вроде бы, остался доволен полученным ответом. Но то, что произошло на комсомольском собрании, застало Сергея врасплох.

После того, как Толкунов сообщил об обсуждаемом вопросе, выступило два–три человека, с которыми у Сергея не было никаких «особых» отношений. Они неожиданно обрушились на Сергея с критикой за «зазнайство», за «высокомерие», за «отрыв от коллектива», наконец, за «систематические пропуски занятий» и прочее. Все это было, конечно, очень неприятно слышать, но, в глубине души Сергей понимал, что, вероятно, в чем–то они правы. Он действительно слишком увлекся комсомольской работой и «Меньшиковский дворец» оторвал его от факультета. Но в последнее время он старался преодолеть этот разрыв, и, очевидно, не успел. Выступили Ковалев и Ботвин, которые пытались по–своему «защищать» Сергея. Пока ничего не предвещало катастрофы. Но вот, поднялся Толкунов.