Девушка одернула свою импровизированную накидку и заторопилась обратно в дом.

***

Жизнь наша несправедлива и неправильна — я это давно просек, еще лет в семь. Уже тогда мне было ясно, что самые умные на земле должны получать больше всего ништяков, а никак не наоборот. Тот факт, что на практике такого логичного течения событий не наблюдалось, лишний раз убеждал в том, что в этом жестоком мире нужно быть готовым ко всему.

Самым умным, кстати, я небезосновательно полагал себя.

Это я все к чему — просыпаюсь это я утром, а кровать-то пустует! Ну, не совсем, конечно пустует — примерно треть ее дисциплинированно занимала Реви, повернутая ко мне спиной и прочими важными частями. Но Алисы-то, Алисы и след простыл! Конечно, такого моя чувствительная душевная организация снести не могла, поэтому я громким шепотом сказал сам себе «Я здесь власть! Хватит это терпеть!» и решительно перебрался с пола на освободившееся место.

Реви, кстати, в аспекте совместного сна очень положительно себя показала — лежала тихо, места занимала мало, не то что Алиса, которая вечно бурчала про мои неправильные, с ее точки зрения, традиции спанья. Да и вообще, повышение уровня комфорта очень хорошо сказалось на мыслительных способностях — я, например, сразу вспомнил слова бабушки Бутракхам про заметность черных машин «Отеля Москва» и их суровый демаскирующий эффект. Вспомнив же, немедленно придумал способ избежать этого безобразия. Которым, конечно же, немедленно решил поделиться с аудиторией.

— Ехали медведи на велосипеде, — нравоучительно сообщил я спящей Реви. — А за ними кот — задом наперед. Странно, что мне это раньше в голову не пришло. Наверное, я очень поумнел за последний час.

Долго, правда, мне размышлять и кемарить не дали — скрипнула и стукнула входная дверь, и, шлепая босыми ногами, в комнату проникла хмурая почему-то Алиса. И уставилась на нас с Реви.

У меня есть такая особенность — я сразу вижу, когда человек собирается орать. Это был как раз тот случай.

— Та-а-а-к, — сказала Алиса. Пока что еще вполголоса.

Многие уже заметили, что я очень силен в искусном разруливании сложных ситуаций. Не подвел и на этот раз.

— Дорогая, — сказал я со своей лучшей голливудской улыбкой. — Это не то, что ты подумала, а я, кстати, могу все объяснить.

Похоже, это были неправильные слова. Алиса стала красной, как соус в итальянском блюде «паста аматричиана».

— Знаешь, что мне хочется тебе сказать, Ружичка? — прошипела она. — Зажился ты на этом свете, точно зажился!

От стремительного прыжка на кровать гибкой рыжей кошки не могло защитить ничто, но я был насторожен и сумел перевести энергию удара в матрас, отчего под нами заскрипели доски. Проснулась Реви, открыла один глаз, обозрев происходящее, и сонно пробурчала:

— Ну вы совсем обнаглели — пойдите в другую комнату, что ли, тут люди спят, между прочим… пытаются… Хрр…

Зря она это сказала, да.

— А ты вообще молчи, — скомандовала Алиса, обвиняюще нацелившись на девушку. — Отбиваешь тут чужих мужиков!

— Что???

— Графиня, оставьте ее, она всего лишь дитя! — бросился я разнимать девушек, и, конечно, тут же получил в лоб и по боку. Ну, ожидаемо, в общем-то.

От дальнейших увечий наш маленький, сплоченный коллектив спас деликатный стук в дверь. Лохматый Рок в неизменной мятой белой рубашке выглядел как привидение — то ли от бурной ночи, то ли от не щадящего душу зрелища, которое ему открылось в комнате.

— Доброе утро, дружище, — выдал я очередную уместную фразу. Когда вокруг тебя, лежащего на кровати, с невнятными криками возятся две полуобнаженные девушки — это самое оно.

— Какого хрена? — возмутилась Реви, ныряя под простыню.

— Закрой дверь, мы не одеты! — рявкнула Алиса.

Рок тут же исчез, словно его и не было.

Утро выдалось бурным, как обычно бывает, когда всю ночь пили и веселились: половина мучается похмельем и страдальчески морщится от любого звука громче шагов кошки (впрочем, во избежание жалоб, даже Капитан Флинт был временно изгнан в сад), другая половина бесцельно бродит по комнатам, подъедая то, что осталось с ночи, и щурясь на слишком яркое солнце. А третья половина… хм… в общем, у нас с Датчем, уже вполне работоспособным, хотя и хмурым, в одной из маленьких подсобных комнатушек-кладовых, складывалась тем временем плодотворная и даже где-то научная дискуссия.