– Кстати, сэр: я получил записку от Франка Гэзельдена. Он очень желает видеть меня; его отец приехал в Лондон весьма неожиданно.

– Что его привлекло сюда? спросил Эджертон, все еще не отрываясь от своей думы.

– Кажется, до него дошли слухи о расточительности Франка, и бедный Франк теперь боится и стыдится встретиться с отцом.

– Да, расточительность в молодом человеке величайший порок, – порок, который мало по малу разрушает независимое состояние, доводит до гибели или порабощает будущность! Да, действительно, величайший порок! И чего ищет юность, чего ищет она в расточительности? В ней самой заключается все прекрасное потому собственно, что она юность! Чего же недостает ей!

Сказав это, Эджертон встал, подошел к письменному столу и в свою очередь занялся своей корреспонденцией. Рандаль взял газету и тщетно старался догадаться, что именно вынудило восклицание Эджертона и над чем Эджертон задумался вслед за восклицанием.

Вдруг Эджертон быстро повернулся на стуле.

– Если вы кончили просматривать газету, сказал он: – то, пожалуста, положите ее сюда.

Рандаль немедленно повиновался. В эту минуту в уличную дверь раздался стук, и вслед за тем в кабинет Эджертона вошел лорд л'Эстрендж, более быстрыми шагами и с более веселым против обыкновенного и одушевленным выражением в лице.

Рука Одлея как будто механически опустилась на газету, и опустилась на столбцы, которыми извещали публику о числе родившихся, умерших и вступивших в брак. Рандаль стоял подле и, само собою разумеется, заметил это движение; потом, поклонившись л'Эстренджу, он вышел из комнаты.

– Одлей, сказал л^Эстрендж: – с тех пор, как мы расстались, со мной было приключение, которое открыло мне прошедшее и, может статься, будет иметь влияние на будущее.

– Каким это образом?

– Во первых, я встретился с родственником…. Эвенелей.

– В самом деле! С кем же это? верно, с Ричардом?

– Ричард Ричард…. кто он такой? я не помню. Ах да! теперь припоминаю: это своенравный юноша, который уехал в Америку; но ведь я знал его, когда я был ребёнком.

– Этот Ричард Эвенель теперь богатый негоциант, и, не далее, как сегодня, в газетах объявлено о его женитьбе. Представь себе, женился на какой-то мистрисс М'Катьчлей, из благородной фамилии! После этого, кто должен в нашем отечестве гордиться своим происхождением?

– Я в первый раз слышу от тебя подобные слова, отвечал Гарлей, тоном печального упрека.

– Да, я говорю это исключительно насчет мистрисс М'Катьчлей, но слова мои отнюдь не должны касаться наследника фамилии л'Эстренджей. Впрочем, оставим говорить об этих…. Эвенелях.

– Напротив того, будем говорить о них как можно больше. Я повторяю тебе, что встретился с их родственником…. с племянником….

– Ричарда Эвенеля? прервал Эджертон и потом прибавил протяжным утвердительным, недопускающим возражений тоном, которым он привык говорить в Парламенте: – Ричарда Эвенеля, этого торгаша! Я видел его однажды: надменный и несносный человек!

– В его племяннике нет этих пороков. Он обещает многое, очень многое. Сколько скромности в нем и в то же время сколько благородной гордости! А какое лицо, какое выражение этого лица! О, Эджертон! у него как две капли воды её глаза!

Эджертон не отвечал. Гарлей снова начал.

– Я хотел было поручить его твоему покровительству. Я знал заранее, что ты бы сделал для него много хорошего.

– И я сделаю. Привези его ко мне, вскричал Эджертон, с жаром. – Я готов сделать все, чтоб доказать мое… уважение к твоим желаниям.

Гарлей с чувством сжал руку своего друга.

– Благодарю тебя от души. Теперь говорит со мной Одлей, которого я знал в ребяческие годы. Впрочем, молодой человек решил совсем иначе, и я нисколько не виню его в этом. Мало того: я радуюсь, что он избрал карьеру, в которой если он и встретит затруднения, зато может избавиться зависимости.

– И эта карьера….

– Литература.

– Литература! воскликнул член Парламента. – Нищенство! Нет, нет, Гарлей: это отзывается твоей нелепой романтичностью.

– Надеюсь, что ты ошибаешься, Эджертон. Я не вижу тут нищенства, и это вовсе не моя романтичность, а мальчика. Предоставь это ему и мне. Отныне я принимаю в нем самое живое участие и беру его под свое особенное покровительство. Он родственник ей, и, я уже сказал тебе, у него её глаза.

– Но ведь ты едешь за границу. По крайней мере скажи мне, где он находится: я буду наблюдать за ним….

– И расстроивать его наклонности, внушать ему, под видом благородного честолюбия, ложное понятие о независимости. Нет, ты ничего не узнаешь и не услышишь о нем до тех пор, пока он сам не отзовется; а этот день, надеюсь, наступит очень скоро.